Русско-турецкая война 1806–1812 годов. Необъявленная и предгрозовая

Румынская, а в последние годы и молдавская историография представляют внешнюю политику императорской России как экспансионистскую. Общий подход распространяется и на русско-турецкую войну 1806–1912 гг.: «Царская империя обдумывала план подготовки войны на юге еще с 1803–1804 гг. Эту территорию, населенную в основном православными народами, Россия стремилась покорить» [1. C. 29]. Тут же говорится и о численном превосходстве подготовленных Петербургом вооруженных сил над турецкими [1–2].

Обратимся, однако, к материалам той эпохи. Они свидетельствуют об обратном. Никогда еще Россия не была столь заинтересована в сохранении стабильности на своих юго-западных рубежах и предотвращении здесь войны. Она единственный раз в истории четырехсотлетних отношений с Османской империей находилась в союзе с этой державой. И «повинны» в этой, казалось бы, немыслимой комбинации двух извечных антагонистов были развязанные Великой французской революцией завоевательные войны, продолженные сменившими ее режимами. Очередь Турции настала в 1798 г. Начался захват принадлежавших ей островов Ионического архипелага в Средиземном море.

Первыми почувствовали изменение климата в отношениях с Турцией моряки эскадры адмирала Ф.Ф. Ушакова, прибывшие на рейд Стамбула в сентябре 1798 г. На борт флагманского корабля была доставлена декларация о разрешении судам под Андреевским флагом свободно проходить проливы Босфор и Дарданеллы с одним ограничением – одновременно не больше трех кораблей. Затем туда же пожаловал султан Селим III, правда, инкогнито. И уже от своего имени он препод-

* Виноградов Владилен Николаевич – д-р ист. наук, главный научный сотрудник Института славяноведения РАН.

3

нес адмиралу дары. А ведь тот же Ушаков разгромил в 1791 г. турецкую эскадру в сражении при Калиакрии в Черном море.

Реис эфенди Ахмед Атиф в переговорах с посланником В.С. Томарой подчеркивал: в отличие от обычных, из-за земель, войн та, что ведется с Францией, совсем иная: неприятель жаждет сокрушить престолы, веру и все священное, что есть на земле. Речь идет о существовании Османской империи и ислама вообще [3. C. 52].

События подстегивали Высокую Порту. Еще в мае 1798 г. неугомонный Бонапарт во главе 38-тысячной армии отправился в Египет, входивший в состав Турецкого султаната, чтобы оттуда проложить дорогу к жемчужине британских владений, к Индии. Экспедиции повезло, флот владычицы морей сторожил ее не там, где нужно, и она благополучно добралась до места назначения. Упустив армию, приплыв с опозданием в египетские воды, адмирал Г. Нельсон пустил на дно французский флот и лишил экспедицию связи с Европой. В битве у пирамид Наполеон одержал верх над силами местных властителей. Это выглядело романтично и эффектно и помогало до поры до времени скрывать тот факт, что затея обернулась безнадежной и обреченной на провал авантюрой. Поход в Сирию завершился неудачей. Замысел прорыва в Индию рухнул. В сентябре 1798 г. Селим III объявил Франции войну. Самое время было Высокой Порте обращаться за помощью к России. Турция оказалась брошенной в союзнические объятия своего векового антагониста, чему изумлялся даже государственный канцлер Российской империи князь А.А. Безбородко.

23 декабря 1798 г. (3 января 1799 г.) состоялось подписание союзного договора чисто оборонительного свойства. Был установлен режим прохода российских военных кораблей через Проливы, по-прежнему свободно и не более трех судов сразу, допускалось их плавание в территориальных водах Турции. Черное море объявлялось закрытым для военных судов всех прочих стран. Стороны заявили об отсутствии у них территориальных претензий друг к другу. Высокая Порта взяла содержание эскадры Ушакова на свой счет. Срок действия договора был определен в восемь лет [4. C. 56–91].

Соединенная русско-турецкая эскадра под командованием Ушакова занялась изгнанием французов с островов Ионического архипелага. Его заместителем служил турецкий флотоводец Кадыр бей, опытный и умелый моряк. Корабли штурмовали бастионы. Один остров освобождался за другим: Церио, Зента, Кефалония, Итака, Святая Мавра. Ушаков объявлял их жителям, что они имеют право на самоуправление. Адмирал избегал репрессий, что достигалось не без труда, так как населявшие архипелаг греки боялись турок еще больше, чем французов. Кампания завершилась освобождением крупнейшего острова Корфу.

В том же году был если не остановлен, то все же задержан победоносный марш французских войск в Западной Европе. Ставший легендой при жизни А.В. Суворов по просьбе кайзера Священной Римской империи германской нации Франца стал главнокомандующим русских и австрийских войск в Италии. Павел I, у которого полководец был не в чести и проживал фактически на положении ссыльного в селе Кончанском, обратился к изгнаннику с посланием, в котором просил забыть старые обиды. 4 (15) апреля полководец прибыл в Италию, и грянули победы. Он продемонстрировал своего рода мастер-класс военного искусства, блицкриг конца XVIII в., взял крепости Брешию и Бергамо, одолел французов в сражении на реке Адда, занял Турин, нанес поражение неприятелю на реке Треб-бия и завершил кампанию победой при Нови 4 (15) августа. Ему понадобилось всего четыре месяца, чтобы перечеркнуть результаты знаменитых итальянских кампаний Бонапарта. И это – после семи лет поражений всех антифранцузских коалиций.

4

В конце августа 1799 г. Наполеон покинул Египет, бросив на произвол судьбы и на милость неприятеля свою армию. Неотвратимое произошло, покинутые командующим войска сдались британцам.

Гласно корсиканец оправдывал свое бегство необходимостью избавить Францию от военных поражений и внутренних неурядиц. Негласно он готовился свергнуть прогнивший режим Директории и установить в стране свою личную власть.

18 брюмера (9 ноября) 1799 г. произошел государственный переворот, Бонапарт возвел себя в первые консулы республики и установил угодный ему режим, разумеется, с соблюдением необходимых формальностей.

Перед отъездом из Египта он обратился к великому визирю с письмом, пытаясь переманить Высокую Порту на свою сторону. «Двухчасовой встречи достаточно, чтобы все уладить, укрепить мусульманскую империю, придать ей силы против ее истинных врагов и провалить их вероломные замыслы» [5. P. 449]. Его заигрывания не произвели впечатления на султана, обстановка тому не способствовала, его поспешное удаление из Египта смахивало на бегство.

Однако вскоре появились причины для колебаний. В мае 1800 г. Наполеон разгромил в битве при Маренго австрийцев. Вторую антифранцузскую коалицию покинул Павел I, крайне раздраженный пренебрежительным отношением союзников к российским интересам. В 1802 г. мир заключила Великобритания (правда, длился он всего год).

Весной 1803 г. в Стамбул прибыл новый посол Франции генерал Брюн, некогда сменивший самого Бонапарта на посту командующего армией в Италии. В России назначение встретили с тревогой, и были на то причины: по словам посланника А.Я. Италинского, Брюн, не мешкая, «приступил к повреждению существующего между Россиею и Портою доброго согласия», намекая на то, что альянс с Францией «может послужить Порте возвращению Крыма под державу его султанского величества» [3. C. 174]. Характерно, что реис эфенди, информируя А.Я. Италинского о беседе с Брюном, о Крыме умолчал. Сообщение поступило от других осведомителей, в которых недостатка не ощущалось. В дипломатической среде возникли опасения, что французы, утвердившись на Балканах, «будут тогда из смежных с нами провинций рассеивать между жителями областей наших южных “плевелы развратного их учения”, последствия коего бедственнее самой неудачной войны» [6. Т. 1. С. 151–152].

В 1804 г. восстали сербы, началась их девятилетняя схватка за автономные права. Отечественная дипломатия столкнулась с трудностями, казавшимися непреодолимыми: как способствовать успеху сербов и одновременно сохранить добрые отношения с Турцией? В сентябре 1804 г. в Петербург прибыла делегация повстанцев с просьбой о помощи и, как справедливо подозревали турки, об установлении покровительства России над Сербским княжеством [6. Т. 1. С. 383].

Однако существовали и весомые сдерживающие факторы, побуждавшие турецкую сторону к сдержанности: наличие российских войск в приграничье и британского флота у берегов Малой Азии. Петербургу 11(23) сентября 1805 г. удалось добиться подписания нового договора с Османской империей. Стороны обязывались помогать друг другу вооруженными силами в случае нападения на одну из них. Черное море по-прежнему рассматривалось как закрытое для военных судов других стран. Попытка Александра I добиться расширения прав христианского населения натолкнулась на отпор [6. Т. 1. С. 697].

Русско-турецкие отношения находились в прямой зависимости от развития событий в Европе. В декабре 1805 г. русские и австрийские войска потерпели поражение в битве при Аустерлице (ныне – Славков в Чехии). Кайзер Франц вступил в переговоры с Наполеоном в Пресбурге (ныне Братислава в Словакии), завершившиеся капитуляцией. Вена признала все завоевания Бонапарта в Италии и перекройку карты Германии в пользу французских сателлитов. Наполеон, но уже в об-

5

разе короля Италии, распространил свою власть на Венецию, Далмацию, Истрию. А. Чарторыйский, стоявший у руководства МИДа, решил, что Турция «отныне во власти Бонапарта» [6. Т. С. 543, 612].

В 1806 г. разгром в масштабе национальной катастрофы потерпела Пруссия. Наполеон объявил континентальную блокаду Великобритании, запретив всем зависимым от него странам торговать с англичанами. Россия на континенте осталась одна-одинешенька против императора французов, Итальянского короля, протектора Рейнского союза, властителя Швейцарии. Какие-либо завоевательные помыслы на Балканах у самодержавия отсутствовали. Посланный для контактов в Константинополь корсиканец эмигрант К.О. Поццо ди Борго, ярый враг корсиканца Бонапарта, предлагал в основу мира положить старые трактаты, в отношении Дунайских княжеств – уважать права их автономии, исторгнутые в немалой степени у Порты русскими штыками и усилиями отечественной дипломатии, включая выгодный для них хатт-и-шериф 1802 г., а сербов «не предавать в жертву». Что же касается Османской империи, то в Бартеншвейгской конвенции с Пруссией о ней говорилось: «Независимость и неприкосновенность Оттоманской империи останутся одним из существеннейших попечений высоких договаривающихся сторон» [3. C. 176; 6. T. 1. C. 563]. Никаких планов нападения на румынские княжества, о которых говорится в «Истории Бессарабии», не существовало [1. C. 29–30]. Записка канцлера А.Р. Воронцова (ноябрь 1804 г.) включала следующий пассаж: «С тех пор, как Россия оставила помышление о расширении границ своих за счет владений оттоманских, Порта, ослабленная прежними успехами оружия нашего и внутренними ее неустройствами, сделалась лучшим для России соседом» [3. C. 87]. А уж в 1806 г., отбиваясь в одиночестве от натиска сил Наполеона в Восточной Пруссии, затевать еще войну с Турцией представлялось совсем неразумным.

Война нависала с другой стороны. В брошюре «Взгляд на политическое состояние Европы в начале 1806 года» говорилось, что и по навязанному Австрии после Аустерлица договору король Италии, т.е. тот же Наполеон, стал хозяином Истрии и Далмации, превратился в непосредственного соседа Османской империи. [...] Соседство сие должно умножить до невероятности влияние его на Оттоманскую империю. Французская армия может в короткое время вступить в турецкие границы для вспоможения и образца турецким войскам» [7. C. 70].

Новый французский посол в Стамбуле генерал О.Ф. Себастиани активно заманивал Турцию в союзные сети. Он и соблазнял, и запугивал османов: Высокая Порта стоит перед выбором – или война с гениальным и непобедимым Наполеоном, или с покинутой союзниками неудачницей Россией с перспективой восстановления власти султана на Балканах, а возможно, и возвращения Крыма. К чему сомнения?

С помощью своей жены-креолки он установил связи с сералем. Одна из его влиятельных обитательниц, мать будущего султана Махмуда II, тоже была креолкой. К тому же племени принадлежала супруга Бонапарта Жозефина Богарнэ. Ничем не следовало пренебрегать в погоне за влиянием.

Победа под Аустерлицем дала крупный козырь в руки французской дипломатии. (По словам самого корсиканца, «раны Аустерлица еще кровоточат на теле России» [8. P. 73]). В этих условиях заверения А.Я. Италинского, что на страже интересов султаната стоят два преданных союзника, Россия и Англия, особого впечатления не производили.

Шло оформление долговременного, продолжавшегося весь XIX в. российского курса на поддержание национально-освободительного движения балканских христиан, вступившего в полосу мощного подъема. Реакция Высокой Порты известна: четыре русско-турецких войны, 1806–1812гг., 1827–1828 гг., 1853–1856 гг. (Крымская), 1877–1878 гг. А пока что после Аустерлица возникла мысль о прове-

6

дении превентивной акции для предотвращения столкновения с Турцией. Лазутчики представляли занятие Дунайских княжеств чем-то вроде военной прогулки: гарнизоны в Хотине, Бендерах и Измаиле слабы, а склады ломятся от запасов продовольствия и фуража. Местное население русским сочувствует. А промедление, конечно, не смерти подобно, но потере позиций на Балканах равнозначно. Генерал И.И. Михельсон, назначенный главнокомандующим Дунайской армией, разделял эту точку зрения: «Статься может, что теперь неготовый еще неприятель сделается готовым, что, пользуясь временем, успеет благомыслящих ослабить и истребить, поколебать твердость сербов и проложить путь французам, и тогда край, ныне простирающий руки к скипетру Вашего императорского величества без пролития крови, может сделаться опасным. Замыслы французов на Молдавию и Валахию явственны. Их предприимчивость и быстрота известны. Ежели мы не предупредим их до берегов Дуная, то ручаться нельзя, чтобы они нас не упредили, и тогда трудно будет бороться» [9. C. 50].

Донесение Михельсона свидетельствует о питаемых русскими властями надеждах на мирное занятие Дунайских княжеств. Создается впечатление, что именно оно положило конец колебаниям царя. Он распорядился занять княжества «не как враги, о чем злословие не упустит случая заявить, но единственно с целью восстановить прежние сношения», и чтобы пресечь намерения, явно заявленные посланником Себастьяни, – напасть на Россию со стороны Днестра [9. C. 69]. 16 октября Михельсону было предписано вступить в Молдавию. Россию, говорилось в данных ему указаниях, заботит вопрос о спокойствии и благосостоянии княжеств. Необходимо восстановить во всей полноте их автономные права, избавить их от опустошений со стороны разбойников кирдалиев, для чего власти могут воспользоваться услугами русских войск. Перед Портой следует настаивать на соблюдении условий союзного договора 1805 г. В рескрипте Михельсону император подчеркивал, что не имеет никаких намерений «относительно завоевания принадлежащих Турции владений».

Генерал располагал скромными силами – 60 тысяч солдат и офицеров, около 300 пушек. Он сетовал на закоренелую страсть рекрутов к побегам. Границу перешли всего 33 тысячи человек. Основная масса российских войск сражалась в Восточной Пруссии. Вооруженные силы Османской империи насчитывали 260 тысяч, так что сделанные в «Истории Бессарабии» утверждения о численном превосходстве русских [1. C. 22] не соответствуют истине. Но османские силы были заняты во многих местах, 25 тысяч сражались с непокорными сербами, значительная группировка охраняла Стамбул. Объявления войны с российской стороны не последовало, император Александр надеялся, что занятие княжеств к ней не приведет. Он информировал Высокую Порту, что действует «совершенно против воли и только в силу необходимости».

Заблуждение длилось недолго. 18 (30) декабря 1806 г. последовало объявление войны со стороны султана Селима. В числе выдвинутых против России обвинений фигурировал «захват мусульманских земель Крыма и Гюрджистана» (Грузии), что выдавало реваншистские устремления Дивана.

Занятие княжеств произошло почти без сопротивления. Сдались крепости Хо-тин, Бендеры и Килия. В феврале 1807 г. эскадра адмирала Д. Дакуорта (шесть линейных кораблей, три фрегата и бриг) провела операцию по форсированию Дарданелл. Турции предложили смириться с пребыванием судов его величества в Мраморном море под стенами сераля, пообещав в таком случае салютовать османскому флагу 17-ю залпами. Турецкие моряки пребывали на берегу по случаю праздника курбан байрама.

Посол Арбетнот, прибывший на флагманском корабле, выдвинул условия урегулирования, которые предъявляют разве что разгромленному противнику: выслать Себастиани (что грозило Стамбулу разрывом с Францией), возобновить

7

союз с Россией и Англией, передать последней значительную часть османского флота. Высокая Порта приготовилась к отпору. Руководил всем энергичный Себа-стиани. На берегах проливов воздвигались насыпи, подвозились в немалом числе тяжелые орудия (520 пушек и 110 мортир). Наступил штиль, и эскадра Даку-орта недвижно красовалась перед сералем, имея все шансы быть потопленной артиллерийским огнем. Посол Арбетнот занемог, слег в постель и предоставил адмиралу выбираться из затруднительного положения. Ответа на свой ультиматум британцы не дождались. Следовало подумать, как убраться из зоны пролива. А в Стамбул поступили вести о неудачах русских в Восточной Пруссии.

Но тут, к счастью для британцев, подул ветер, их корабли устремились наутек. У выхода из Дарданелл они подверглись обстрелу и понесли немалый урон [10. P. 93–107]. Бесплодный вояж туда-сюда кораблей его величества прибавил туркам бодрости. В мае 1807 г. их войска переправились на левый берег Дуная. Генерал М.А. Милорадович нанес им поражение при Обилешти, но преследовать не решился по причине недостатка сил.

Война выдалась долгой, кровопролитной, изматывающей. Не все военачальники усвоили сразу эту истину. Ухарским настроениям предавался адмирал П.В. Чичагов. Он составил план захвата Константинополя при соотношении морских сил явно не в пользу России (6 линейных судов на Черном море против 12 турецких). Удивительно, но Александр I одобрил прожект. Два французских эмигранта, верно служивших России, генерал-губернатор Новороссии герцог Э.О. Ришелье (Дюк) и адмирал И.И. Траверсе поставили Чичагова на место. Для намеченной было экспедиции удалось набрать всего 6200 рекрутов и треть потребного числа офицеров, да и то из тех, что служили в крепостях по причине их неспособности к строю. Французы не рисковали отдавать «на удачу честь и славу России» [11. C. 346].

1 июля 1807 г. адмирал Д.Н. Сенявин нанес поражение турецкой эскадре в сражении у мыса Афон. Но на сухопутье наличных сил недоставало не то что для похода на Константинополь, но даже на преодоление Балканских гор. Война шла странная, с длительными перерывами то на перемирия, а то и без них. На начальном ее этапе одновременно происходила схватка с Бонапартом в Восточной Пруссии, на конечном – на страну надвигалась война, нареченная Отечественной.

Нельзя, конечно, сказать, что войска расположились в княжествах со всеми удобствами, жизнь в низах общества, с которыми сталкивалась солдатская масса, была довольно примитивной. Население встретило российские войска приветливо, с теплотой. Отряды добровольцев, не только румын, но и проживавших в княжествах болгар, сербов и греков, численностью в разное время от 10 до 20 тысяч человек сражались в их рядах. Среди них был и Тудор Владимиреску, в будущем – вождь валашского национального восстания 1821 г. А пока за свои подвиги он получил чин поручика русской армии и был награжден орденом Святого Владимира.

Издавна молдаване усматривали избавление от злого и несносного иноверческого ига в укрытии под сень двуглавого орла. Ходатайства об этом поступали при Алексее Михайловиче, Петре I, Анне Иоанновне, Екатерине II. И на сей раз, едва российские войска вступили на молдавскую землю, митрополит Вениамин Коста-ки провозгласил: «Истинное счастье сих земель заключается в присоединении их к России».

24 июня 1807 г. высшее духовенство и боярство княжества обратились к Александру I с прошением:

«Всемогущий самодержец!

Неужели делать какую погрешность, приняв смелость приносить В.И. В.-у о бедном отечестве нашем Молдавии сие жалостными гласы всенижайшее наше прошение? Твои есь мы, Великий Государь император, и не имеем к кому иному

8

в полной надежде простерти руки. Путь касательно избавления нашего, милостиво открывшийся достойно блаженными предками твоими: и в полной надежде простерти руки и возвести очи наши […] Властью твоея изгладились жестокие наши страдания. Естли ж сия беспредельная милость твоя удостоила нас быть под могуществом высочайшей мышцы твоей, то кажется уже излишне будет сие наше нынешнее личное представление, поелику довольно ведаем, что общий отец наш человеколюбивый православный монарх весьма сведом, в чем состоит нужда наша и как радость душ наших при разнесшемся в настоящем времени слухе о вожделенном мире подало нам повод согласно от мала до велика дерзнуть и со слезами прибегнуть к избавителю нашему и просить избавления, то уже отныне оставить избавить от бывшего на нас тиранского ига, от суровости иноверцев опасностей от мятежников, истреби несносное правление, дышащее угнетением бедному сему народу, присоедини правление земли сей с Богохранимой державой твоей полезными преимуществами, которые твояж власть земле сей утвердила. Да будет одно стадо и един пастырь. И тогда да наименуем сей есть златый век состояния нашего.

Сие то есть всещедрый и вседержавнейший Монарх от всея души общее народа сего моление, который не перестает к вышнему царю царствующих воссылать молитвенные гласы о умножении дражайших лет и возвращении могущества твоего. Во всю нашу жизнь пребывая Вашего самодержавнейшего величества всеподданнейшие слуги. Вениамин, митрополит Молдавский. (И еще 20 подписей. – В.В.). 1807 г. июня 24 дня. г. Яссы» [12. C. 117–118]. По сути дела это был акт о добровольном вступлении в Россию при сохранении в Молдавии старых законов и соблюдении прежних обычаев.

Чуть ли не день в день с этой акцией в Восточной Пруссии на плоту на реке Неман состоялась встреча Александра с Наполеоном. Ей предшествовало поражение российских войск в битве при Фридланде, породившее в Петербурге желание положить конец единоборству с завоевателем. Необычной была не только форма первого контакта императоров на плоту, но и многое другое. Раньше всегда после разгрома неприятельской армии ее преследовала кавалерия победителей, довершая катастрофу. Засим следовало занятие вражеской столицы и капитуляция. На сей раз французы не преступили границ России, за которыми располагалась двухсоттысячная армия, и не русские, а Наполеон слал гонцов с предложением о перемирии. Отступавшие от Фридланда полки на виду у кавалерии противника переправились через Неман.

Последние обозные повозки прогремели по мосту, и казаки сожгли его. Никто им не мешал.

Наполеон во время переговоров не топал ногами и не бил посуду, как то случалось раньше, а был изысканно любезен. Царя следовало заманить в союзники против Англии, что было достижимо лишь в случае партнерства, а не подчинения. Корсиканец «из уважения к его величеству императору Всероссийскому» возвратил Пруссии некоторые отнятые у нее земли. Россия получила «свободу рук» в Финляндии. Тильзитский договор предусматривал прекращение войны на Дунае при посредничестве Наполеона, вывод российских войск из Молдавии и Валахии без права их занятия турецкой армией. В случае неудачи оного предусматривались совместные действия вооруженных сил двух держав против Высокой Порты ради освобождения из-под ига и избавления от мучений жителей владений Порты в Европе за исключением Константинополя и провинции Румелия [6. T. 1. C. 643–646].

Часть правящей российской элиты во главе с канцлером Н.П. Румянцевым уверовала в то, что сотрудничество с Бонапартом можно обратить себе на пользу. В конце концов Европы хватит на двоих! Союз с Англией вызывал многочисленные нарекания. Владычица морей не могла поставить на фронт армейские баталь-

9

оны и уравновесить силы на континенте. После капитуляции Австрии и Пруссии англичане отсиживались на своих островах, а россияне одни бились с владыкой полумира. В 1805 г. британцы направили на остров Рюген только шесть тысяч солдат вместо обещанных тридцати, да и тех быстро отозвали. России было отказано в займе на 6 млн рублей.

В Тильзите произошел крутой поворот в российской внешней политике. Наполеон в одночасье превратился из «неистового врага мира и благословенной тишины» и даже «гонителя веры христовой», как возглашали священники в церквах, в союзника. Император Александр взвалил на свои плечи колоссальную ответственность. И тут впору вспомнить его реакцию на упреки матушки в потворстве Бонапартию: «Бывают обстоятельства, в которых нужно думать преимущественно о самосохранении, и не руководствоваться никакими правилами, кроме мысли о благе государства». Или, в другом варианте: союз с корсиканцем «нужен России для того, чтобы иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства и силы» [13. C. 63]. Не наступило ни нового этапа во внешней политике, ни ее стратегической переориентации. Произошло ее тактическое приспособление к изменившейся обстановке, чтобы получить возможность подготовиться к войне с Францией. Мы именуем это тильзитским зигзагом во внешней политике России.

Франция была заинтересована в союзе для сохранения своего могущества (при отказе от новых завоеваний) и при учете интересов партнера. Как политик, Наполеон это признавал, говоря о системе тесного союза с Россией или Австрией. Но, как завоеватель, он был решительно против того, чтобы открывать русским дорогу к Средиземному морю: «Никогда он не хотел делить с ними старый римский мир» [10. P. 55; 14. C. 214].

Император французов получал достоверную информацию от своих представителей в Петербурге. Александр I в беседе с послом А.Ж. Савари говорил тому: если Османской державе суждено рухнуть, положение России позволяет ей надеяться на наследование части ее останков. То же самое твердил ему канцлер Н.П. Румянцев. Российская сторона желала получить от союза с Францией определенные дивиденды. Савари предупреждал своего повелителя, сколь опасно идти на обман питаемых в Петербурге надежд. Сменивший его тонкий дипломат А. Коленкур придерживался той же точки зрения. Его предупреждениям не вняли. Однако Наполеон дал указание: он «очень далек от мысли о разделе Турецкой империи и считает эту меру пагубной». Коленкуру оставалось лицемерить и изображать в переговорах топтание на месте.

Политика Наполеона заключалась в том, чтобы манить Александра миражем раздела Турции, а самому, в качестве посредника в переговорах, этого раздела не допускать. По словам А.Ф. Миллера, Бонапарт, не скупясь на обещания, всячески оттягивал разрешение проблемы. Постоянным в его восточной политике было одно – раздувание разногласий между Россией, с одной стороны, Англией и Австрией – с другой [15]. В конце концов пелена заблуждений рассеялась. Планы территориальных приобретений конкретизировались и свелись к Дунайским княжествам, жители которых, по словам И.И. Михельсона, простирали руки к русскому скипетру.

Самым тяжелым для России обязательством в тильзитскую пору явилось участие в континентальной блокаде и выступление против Англии совместно с Бонапартом. Повода для разрыва дипломатических отношений искать не пришлось, его преподнесли сами британцы. В сентябре 1807 г. эскадра судов его величества ворвалась на рейд Копенгагена и захватила стоявшие там датские корабли. Немногие сохранившие нейтралитет страны ужаснулись, но протестовать не посмел никто из опасения подвергнуться той же участи. Возвысил голос только

10

Александр I. В декларации о разрыве отношений с Великобританией он не скрывал своего негодования, начав с перечисления собственных обид: «Кровь российская проливалась в знаменитых сражениях», а Великобритания «угнетала на море торговлю подданных его величества» и вдруг, «внезапно воспрянув от бездействия, в коем она быть казалась, решилась на Севере Европы возжечь новую войну. Флот ее и войска явились на берега Дании, чтобы произвесть насилие. Нахальство британцев, коему равного во всей истории, во всех примерах обильной, найти трудно» [16. C. 217], переполнило чашу терпения самодержца, и он порвал с ними дипломатические отношения. За разрывом последовала война.

Тильзитский зигзаг во внешней политике России оставил Британию один на один с Наполеоном. Англичане уединились на своих островах и ждали изменения ситуации на континенте. Вдобавок ко всем неприятностям, война с Турцией продолжалась. Неудача экспедиции адмирала Дакуорта в Проливы в 1807 г. показала, что никаких шансов на успех у британского оружия нет. Следовало заняться поисками примирения. В январе 1809 г. был подписан Дарданелльский мирный договор. Ст. 11 акта впервые зафиксировала в международном порядке запрещение всем иностранным военным судам проходить в мирное время Босфор и Дарданеллы со ссылкой на древнее правило Османской империи. Произошло определенное ущемление суверенных прав Высокой Порты: если раньше, в порядке исключения из правила, она могла по своей воле такие корабли пропускать, теперь она лишилась этой возможности. Правило превратилось в обязательство. Что касается войны Британии с Россией, то редко когда состояние отношений между двумя странами de jure столь не соответствовало положению de facto. Негодование в душе царя постепенно угасало, никакого пыла к развертыванию военных действий он не проявлял, война вошла в историю под именем бездымной, но это все же не совсем так. Флот владычицы морей, случалось, обстреливал побережье, перехватывали русские купеческие суда.

Торговля полетела вниз, финансовые трудности нарастали, бумажный рубль стремительно обесценивался по сравнению с серебряным. Правда, британцы команды захваченных ими кораблей обычно высаживали на берег. Адмирал Д. Саудмарес порой снабжал российское портовое начальство ставшими редкостью колониальными товарами, в первую очередь кофе, добавляя к ним в просветительных целях газеты с сообщениями о крупных неприятностях французов в Испании.

Нечто похожее происходило и в других краях. Эскадра адмирала Д.Н. Сеняви-на, курсировавшая у Иберийского полуострова, еще в 1807 г. была заблокирована в устье реки Тахо. Командующий британскими судами адмирал Ч. Коттон выразил пожелание, чтобы российские парусники были ему переданы (а не сдались), да так, чтобы «менее всего были задеты чувства вашего превосходительства» (Се-нявина). И корабли, под Андреевским флагом и со своими командами, приплыли к британским берегам. Экипажи высадились на сушу, матросы поселились в казармах, офицеры на частных квартирах, корабли сданы на сохранение. После заключения союза с Англией флотский персонал и суда были возвращены на родину. А те из них, что пришли в ветхость, британское адмиралтейство приобрело по цене новых, раскаиваясь, видимо, за их небрежное содержание. Посол С.Р. Воронцов после разрыва отношений продолжал жить в Британии на правах частного лица, никому в голову не приходило его интернировать.

Форин оффис возглавлял тогда крупнейший государственный деятель Джордж Каннинг, который пользовался всякой оказией для того, чтобы выразить недоумение и огорчение сложившейся противоестественной ситуацией. До поры до времени в Петербурге отмалчивались, но только до поры. Когда же рухнули надежды на дивиденды от союза с Наполеоном, а над ним самим нависли тучи, к поступавшим из Лондона дружеским заверениям начали прислушиваться.

11

Но мир с Великобританией означал войну с Францией, которую Петербург стремился избежать до последней возможности. В британской политике утверждался курс на сохранение в незыблемости власти и влияния Османской империи на Балканах, воплощенный в доктрине status quo, антагонистичный российскому курсу на освобождение христианских народов региона. Просачивались слухи, что в Лондоне не считают отдельные территориальные поползновения равнозначными разделу Турции и не столь им враждебны. Правда, слухи доходили неофициально и особого доверия не внушали [14. C. 169; 17. C. 119]. Однако, по мере того как союз с Францией испускал дух, сотрудничество с Англией обретало реальные черты.

На этом фоне следует рассматривать вяло текущую войну 1806–1812 гг.

Плоды французского посредничества в переговорах после Тильзита появились скоро. В захолустное валашское местечко Слободзея, где они велись, прибыл полковник Гильомино. Глава российской делегации сенатор С.А. Лашкарев не подозревал, что секретарь полковника знал русский язык, и, не таясь, вел разговоры со своими сотрудниками. Он подписал невыгодные условия, включая обязательство эвакуировать княжества без того, чтобы турки обязались не вводить в них свои войска. Оправдываясь, Лашкарев уверял, что в день подписания он пребывал как бы в обмороке.

Командующий Дунайской армией И.И. Михельсон лежал при смерти и скоро сошел в могилу, а сменивший его по старшинству генерал Мейендорф без раздумий утвердил соглашение. Ознакомившись с ним, в Петербурге ахнули: о восставших сербах забыли, военные трофеи обещали вернуть и, главное, обязались оставить Дунайские княжества. Последовало указание царя – под всякими благовидными предлогами «длить совершенный вывод войск» [18. 1807. Кн. 3. Д. 29. Л. 241]. Поскольку турки не собирались покидать свои крепости на территории Молдавии и Валахии, заниматься поиском предлогов не пришлось. Формально перемирия не наступило, но перерыв в военных действиях продолжался.

Злой рок преследовал командующих Дунайской армией. На смену Мейендорфу пришел фельдмаршал А.А. Прозоровский. Он переправил войска через Дунай, овладел крепостями Исакча, Тулча и Бабадаг и вскоре умер. Возглавивший армию в 1809 г. князь П.И. Багратион успешно провел кампанию. Удалось захватить крепости Измаил, Брэилу и Мачин, отбить турецкое наступление на Бухарест. Но генерал докладывал императору: «Удостоверился я совершенно, что силами и способами, в распоряжении моем состоящими, я отнюдь не буду в состоянии принудить визиря к заключению мира в продолжении нынешней кампании» [19]. Осенью тиф и лихорадка начали косить солдат, и войска переправились на обжитый ими левый берег Дуная.

В 1808 г. состоялась новая встреча Наполеона и Александра, причем инициатором выступил корсиканец, а царь, известный своей страстью к путешествиям («Провел всю жизнь в дороге, и умер в Таганроге»), тянул и медлил. Первое приглашение он получил в феврале, но лишь в октябре его удалось заманить на свидание в Эрфурт. «Наступает эпоха великих перемен и великих событий», – вещал Бонапарт, и предлагал поход на Индию. Отклика в Петербурге идея не встретила.

Послу А. Коленкуру Бонапарт направил письмо с указанием вручить его копию Александру, в котором выражалась готовность к переговорам о разделе Османской империи. Такой способ информации имел веские причины: прямое обращение к Александру было чревато принятием на себя определенных обязательств, а косвенное, во внутренней переписке, являлось лишь размышлением вслух о намерениях, от которых можно было отказаться.

В Эрфурте Наполеон демонстрировал свое могущество. В город прибыла старая гвардия, парад следовал за парадом, корсиканца окружала толпа подобостра-

12

стных королей, герцогов и фюрстов. По вечерам публику услаждала своими спектаклями Comedie fransais, вызванная из Парижа.

Но ведь раньше в подобном пышном антураже нужды не ощущалось. Александр сознавал, что не все благополучно в наполеоновском царстве. Синдром Тильзита пропадал, что сказалось и на ходе, и на итогах Эрфуртского свидания. Наполеон предоставил царю «свободу рук» в Финляндии, согласился на вхождение в состав России Дунайских княжеств и предоставление Сербии автономных прав. Александр в общей форме обещал оказать Бонапарту содействие в войне против Австрии. Но само упоминание о подобной перспективе свидетельствовало, что позиции завоевателя в Центральной Европе не так уж прочны. Россия не была заинтересована в устранении одной из последних фигур на политической шахматной доске Европы. Поэтому самодержец избежал всякой конкретизации своих обязательств.

В 1808 г. старый лис Ш.М. Талейран, перестав руководить Министерством иностранных дел, совершил третье в своей жизни предательство: изменил Наполеону и взялся быть платным осведомителем самодержавия (те же самые услуги он подрядился оказывать и Габсбургам).

Российская осведомительная служба гнездилась под крышей посольства в Париже. Талейрана наделили несколькими именами – кузен Анри, Библиотекарь и даже Анна Ивановна. Передаточной инстанцией служил Танцор (К.В. Нессельроде). Царь именовался Луизой, а Наполеон, чтобы никто не догадался, получил чисто русское имя Терентий Петрович [9. C. 279–283; 20]. Впечатление у узкого круга посвященных об измене было ошеломляющим, уж раз такие фигуры бегут с корабля.

Тогда же прозвучали первые удары колокола, предвещавшие закат и падение завоевателя. В марте восстала Испания и с оружием в руках приступила к изгнанию французских оккупантов. В июле целый корпус наполеоновских войск сложил оружие перед повстанцами. В Португалии высадились британские полки под командованием Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, и с боями пробились в Испанию.

Наполеон самолично во главе армии карателей огнем и мечом прошел по Иберийскому полуострову и посадил на трон в Мадриде своего брата Иосифа, но испанцев не покорил. В 1812 г., в связи с нашествием на Россию, его армия в Испании сильно поредела и была разбита гверильясами и солдатами Веллингтона. В августе они заняли Мадрид. В декабре 1813 г. остатки оккупантов покинули страну.

Посол в Париже граф П.А. Толстой в возможность союза с завоевателем вообще не верил, считал нашествие его орд на Россию неизбежным и призывал держать порох сухим. Он сознавал химерическую сущность выдвигавшихся корсиканцем время от времени проектов раздела Османской империи и не поддавался на соблазны. В декабре 1807 г. он отправил Александру I письмо, в котором изъяснялся с суровой прямолинейностью: «Надежда восстановить с сим правительством долговременный и основательный мир есть обман, коим ослепляются слабые умы, не чувствующие в себе никакой силы сопротивления, теряя тем самым время и самые способы приуготовить себя к обороне. Действия необузданной власти императора Наполеона, деятельность и искусство людей, его окружающих, необыкновенны: Гишпания и Португалия скоро падут под иго Франции, а потом восстановление Польши будет предметом его славолюбия». Следует не мешкая готовиться к схватке, «ежели же не примутся нужные меры, то внезапно и с удивлением увидим мы французские армии на границах наших, и тогда последствия будут неисчислимые». Он предсказывал: прежде чем напасть на русского колосса, Наполеону необходима расчистка вокруг него, надо постараться полностью его изолировать, отделив от него Австрию [17. C. 217–219].

13

События развивались по схеме Толстого. В 1809 г. Габсбургская монархия подверглась четвертому в жизни одного поколения нашествию галлов. Австрийцы сражались стойко, битва под Ваграмом выдалась ожесточенная, а Шенбруннский мир принес монархии новые территориальные потери и превращение в младшего партнера завоевателя.

На повестку дня всплыл немаловажный с политической точки зрения брачный вопрос. Корсиканец перешагнул порог сорокалетия, пришла пора подумать об учреждении династии, о наследнике. Супруга, императрица Жозефина Богарнэ в браке с ним была бесплодна, возрастом она его превосходила, так что надежд на появление законного отпрыска – никаких. Марыся Валевская подарила Бонапарту сына, но ореола законности он не имел. Выбор невест был ограничен принцессами из двух домов – Романовых и Габсбургов. Все понимали – избранница принесет своей стране какие-то проблески мира, ведь не набросится же Наполеон немедля на родственные владения. Жених устремил свои взоры в Петербург, сперва в качестве избранницы фигурировала великая княжна Екатерина, потом, и более основательно, Анна Павловна. Но та не хотела выходить замуж за недавнего гонителя веры Христовой, каковым провозглашали корсиканца православные священники в церквах в годы недавней войны. Императрица-мать Мария Федоровна ее поддержала. Хорошо еще, что официального сватовства не состоялось, и можно было замять дело без скандала.

Поиски продолжались в Вене. Наполеон остановил свой выбор на юной эрцгерцогине Марии Луизе. Еще младенцем она была вывезена из Вены, к которой рвались полчища страшного Бонапарта. Ничего доброго не говорили и семейные предания. Ведь эрцгерцогине Марии Антонии, ставшей французской королевой под именем Антуанетты, пылкие якобинцы отрубили голову. Но долг есть долг, и брак с Наполеоном состоялся. На Баллпляц, где располагалось Министерство иностранных дел монархии, затеплилась надежда, что своего тестя, кайзера Франца, неугомонный корсиканец на какое-то время оставит в покое.

Россия осталась единственной непокоренной завоевателем державой на континенте. Очередь на расправу сводилась к ней. И вдобавок ко всем заботам, ее вялотекущей войне с Турцией, казалось, конца не будет. Османская империя была обессилена и обескровлена, внутренние трудности ее сотрясали, восставшие сербы держались стойко, аяны, правители отдельных областей, своевольничали. Балканы стали очагом кырджалийства, своего рода бандитизма в масштабе государства в дополнение к обычным разбойникам. Среди предводителей местных отрядов, фактически шаек, «прославился» видинский паша Пазванд-оглу, учинявший набеги даже на Валахию. И он же имел звание трехбунчужного паши, т.е. полного генерала на европейский лад.

И все же, несмотря на все внутренние неурядицы, вооруженные силы Османской империи численно значительно превосходили российские, ибо их основной костяк то сражался в Восточной Пруссии, то готовился к новому великому испытанию, вошедшему в историю под именем Отечественной войны 1812 года.

В октябре 1809 г. канцлер Н.П. Румянцев отправил в Дунайскую армию предполагаемые условия мира. Они предусматривали амнистию участникам сербского восстания и предоставление сербам «права полной свободы устроить собственное внутреннее правление по общему желанию народа». Турецкие войска «ни под каким предлогом» не должны были появляться в княжестве, а Порта – вмешиваться в его внутренние дела. Говорилось о «вольной навигации на морях и водах, Блистательной Порте принадлежавших», не только купеческих судов, но и кораблей под Андреевским флагом. Единственное ограничение в этом плане – одновременно через Босфор могли следовать три военных судна. Территориальные претензии ограничивались землями, жители которых, по словам генерала И.И. Михельсона, простирали руки к российскому скипетру, т.е. Молдавией и Валахией, которые

14

«вместе с Бессарабией присоединяются на вечные времена к империи Всероссийской, так что отныне впредь река Дунай пребудет границею между империей Всероссийской и Портою Оттоманскою. Последняя также должна была признать присоединение Грузии к России [18. 1809. Д. 8. Л. 15].

Турецкая сторона отказалась вступать в переговоры на предложенных основаниях, и рычаги давления на нее отсутствовали при нехватке военных сил и маневрировании французского «союзника». В 1810 г. очередной командующий Дунайской армией Н.М. Каменский овладел Пасарджиком, Силистрией, Джурджу, Шиштовым, Плевеном (Плевною) и, после длительной осады, Шумлой и Рущу-ком (Русе). Следуя традиции, Каменский поздней осенью отвел войска на зимние квартиры на левом берегу Дуная, а в следующем году (увы, опять по традиции) скончался. Надежды на заключение мира с Портой растаяли как снег под весенними лучами солнца. И не случайным представляется, что Александр I в марте 1811 г. назначил командующим Дунайской армией самого выдающегося полководца страны Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова.

А в Стамбул из Парижа поступали сведения о переброске войск к российской границе и бурных сценах, устраиваемых Бонапартом российскому послу: «Мы будем драться, – кричал он в раздражении» [21. C. 372]. Об уступке княжеств России не могло быть и речи, о чем Кутузов информировал императора: «Сии провинции служат магазейном Царьграда, и потому вся нация не допустит султана делать сию уступку». Полководец уже в июле 1811 г. стал готовить царя и канцлера к необходимости смягчения предъявляемых требований: «Султан не может согласиться на заключение договора, доколе двор наш настоять на оставлении за собой Молдавии и Валахии добивается», турки не сядут за стол переговоров, «естьли мы настоять будем в требовании Дуная границею». Румянцев прислушался к его доводам, и в депеше от 7 (19) августа смягчил требования, авось можно будет «вразумить» противника на уступку одной провинции [18. 1811. Д. 14. Л. 181, 214, 318; 1811–1812. Д. 15. Л. 95]. Единственным убедительным аргументом для понуждения Порты к сговорчивости являлась решающая победа на поле боя, и Кутузов приступил к достижению цели. Подсчет имевшихся сил ничего утешительного не дал. Значительная часть войск была переброшена на север, на готовившуюся встречу наполеоновского нашествия. У Кутузова в распоряжении – четыре дивизии, 27 тысяч штыков, 13,7 тысяч сабель, 4,5 тысячи артиллеристов, у врага лишь под Шумлой 80 тысяч аскеров. Правда, размышлял полководец, «против турок успех зависит не от многолюдства, но от расторопности и бдительности командующего генерала».

И Кутузов, вписавший свое имя в историю военного искусства как вождь неторопливый и осторожный, мастер маневра, в кампании 1811 г. показал пример «расторопности». Двигаться к Шумле, где засел великий визирь Ахмед, было неразумно, следовало выманить пашу из крепости. И Кутузов стал распространять слухи о своей слабости и даже бедственном положении армии. На правом берегу Дуная он оставил засаду в Рущуке с окрестностями, а значительную часть армии перебросил на левый берег, надеясь своим скромным поведением «ободрить» визиря. Тот поддался на заманивание и атаковал всей силой своих войск (60 тысяч человек) двадцатитысячный русский отряд, но смять его оборону не смог. Турки ударились в бегство. Однако победитель не желал выглядеть таковым в глазах противника и от преследования отказался. Замысел Кутузова состоял в том, чтобы заманить врага на левый берег реки, отрезать его от баз снабжения и разгромить [18. 1811. Д. 1861. Л. 3–4; 22. С. 114]. Кутузов зашел столь далеко в «ободрении» турок, что взорвал рущукские укрепления, а гарнизон крепости переправил на левобережье Дуная. Ахмед паша искушения не выдержал и последовал за русскими. В Валахии Кутузов окружил визирскую армию редутами, а корпус генерала И.И. Маркова, форсировав Дунай, ударил по османам: «Весь […] лагерь, орудия,

15

на берегу находящиеся, множество пленных, знамен и богатая добыча служат памятником отличной храбрости наших войск, в сей день оказанной». Пути отступления турецких войск были отрезаны, а сами они окружены под Слободзе-ей. Ахмед-паша бежал и 5 октября прислал в русский бивак парламентера, прося перемирия и открытия переговоров. 30 сентября (12 октября) Румянцев направил в Дунайскую армию инструкцию: «Приобретения наши ограничить одною Мол-давиею с Бессарабиею. Ежели турецкие министры будут крайне затруднены уступкою всего княжества, то довольствоваться присоединением границы по реке Серет, продолжа оную по Дунаю и до впадения его в Черное море». В Петербурге нервничали и торопили генерала: «Главное – не помешать настоящей негоциации достигнуть мира, что должно быть единственною и предпочтительною целию Вашею». Уполномоченным во главе с А.Я. Италинским, казалось, удалось достичь согласия с турками по смягченному варианту претензий. Однако в ноябре вместо ожидаемой санкции от султана последовала информация иного рода. Прибыло повеление падишаха: «У России нет причин желать увеличения территории, она и так обладает самой обширной, и пусть граница останется прежней» [18. 1811. Д. 1950. Л. 365, 379, 402; Д. 1960. Л. 428, 430; 1811–1812. Д. 1964. Л. 145; 6. Т. 6. С. 181–182]. Негоциация зашла в тупик. Кутузов получил указание – готовиться к началу военных действий. Начала не произошло, поскольку зимой тогда не воевали. Предусмотрительный командующий взял турецкую армию на левобережье Дуная «на сохранение до заключения мира», что грозило той пленением.

Кутузова можно считать генералом не только от инфантерии, но и от дипломатии, недаром он послужил уже посланником в Константинополе. И на посту командующего он в полной мере учитывал международную обстановку. Союз с Францией ожидаемых оптимистами дивидендов не принес и по сути был мертв. Нашествие наполеоновских орд на Россию стало неотвратимым. Отечественная дипломатия внимательнейшим образом следила за раскладом сил в Европе. Испанцы так и не покорились оккупантам, английские войска страну не покинули. По распространенному тогда мнению, власть марионеточного короля Иосифа Бонапарта распространялась только на дороги, по которым шагали колонны французских войск. А в селах их ждали гверильясы.

Габсбурги после поражения в 1809 г. присмирели. Брак принцессы Марии Луизы с Наполеоном служил залогом их послушания и готовности быть младшими партнерами кайзеровского зятя. Но император Франц понимал, что без опоры на Россию если не дни, то годы Австрии как великой державы сочтены.

Великобритания рвалась к союзу с Россией. До поры до времени в Петербурге делали вид, что не прислушиваются к раздающимся из Лондона призывам, но только до поры.

16 августа 1811 г. принц-регент Георг обратился к Александру I с письмом, использовав в качестве передаточной инстанции представителя испанских повстанцев Зеа Бермудеса. В послании важно не только содержание, но и тональность. Выразив глубокое сожаление по поводу разрыва отношений между двумя странами, принц напомнил о «чувствах доброго расположения и приязни, которые не могут быть стерты временными или случайными препятствиями». И подписался: «Преданнейший Вам (от имени короля) Георг» (монарх к тому времени лишился рассудка). К письму был приложен меморандум Форин оффис с предложением услуг в деле примирения с Турцией [6. Т. 3. С. 397–398; 18. 1811. Д. 607. Л. 7–8]. В решающие дни британская дипломатия склоняла Высокую Порту к этому шагу. Правда, посланник в Стамбуле Листон не спешил расстаться с Лондоном, и Англию в турецкой столице представлял поверенный в делах Чарлз Стрэтфорд-Каннинг, будущий лютый враг России и один из инициаторов Крымской войны, но пока что юноша 25 лет. А на востоке возраст уважают, но чего не было, того не было.

16

До Кутузова доходили сведения двоякого рода. Турки, сообщал он, будут настаивать на исключении из договора всякого упоминания об Азии (конкретно – о вхождении Грузии в Россию). «Сии новые затруднения почитаю я единственно последствием внушений г-на Каннинга, рожденных от торгового корыстолюбия его правительства. И даже полагаю, что неожиданное предложение, сделанное нам Портою, отстранить совершенно статью об Азии нельзя ничему иному приписать, как внушениям поверенного в делах» [3. C. 195].

Но тот же Стрэтфорд-Каннинг в письме Галибу эфенди настойчиво высказывался в пользу мира и прислал своего сотрудника Р. Гордона для связи и содействия достижению договоренности на условиях согласия турок на границу по реке Прут и пригрозил им, в случае отказа, прорывом британского флота в Черноморские проливы [3. С. 199; 18. 1812. Д. 1982. Л. 64, 99, 118, 119; 23. С. 159]. Иначе вела себя габсбургская дипломатия. Обобранная по Шенбруннскому договору 1809 г., Австрия обратилась в младшего партнера Франции и следовала воле завоевателя. Вена опасалась утверждения российского колосса в низовьях Дуная, традиционно считавшихся зоной ее интересов. Отсюда – сотрудничество с Бонапартом, хотя корсиканец хотел и в Юго-Восточной Европе, как и повсюду, играть первую скрипку.

Переговоры с турками продолжали буксовать. Первый уполномоченный с их стороны Галиб эфенди был сторонником договоренности. В беседе с Кутузовым он дал понять, что стоит за границу по линии рек Прут и Дунай при оставлении у Турции крепостей Измаил и Килия. Он заметил, что опасность урегулированию грозит не только от иностранцев, но и от местных интриганов («разных персонажей в правительстве, пытающихся совлечь Турцию с пути ее интересов»).

Положение между войной и миром не могло продолжаться до бесконечности. Угроза неминуемого нашествия на Россию требовала, чтобы каждая пушка и каждый штык были поставлены на защиту Отечества. А тут увязли в балканской войне, отвлекая на участие в ней десятки тысяч солдат и офицеров. Кутузов грозил разгромом остатков неприятельской армии. На помощь ему пришел император своим рескриптом от 22 марта (3 апреля) 1812 г. Александр писал его сам, задумываясь над отдельными формулировками и перечеркивая карандашом уже написанное. «Великую услугу Вы окажете России поспешным заключением мира. Убедительно взываю Вас любовию к своему Отечеству обратить все внимание и все усилия Ваши к достижению цели. Слава Вам будет вечная. Для единственно Вашего сведения сообщаю Вам, что если бы было невозможно склонить турецких полномочных подписать трактат по нашим требованиям, то, убедясь наперед верным образом, что податливость с Вашей стороны доставит достижение мира, можете Вы сделать необходимую уступку о границе в Азии. В самой крайности дозволяю Вам заключить мир, положа Прут по впадении оного в Дунай границею» [24. C. 580, 893]. Последнюю уступку император обусловил заключением союза с Высокой Портой.

Рескрипт, можно сказать, разрубил гордиев узел русско-турецких противоречий. О степени его секретности можно судить по тому, что тем же 22-м марта 1812 г. помечены полученные Кутузовым от канцлера Н.П. Румянцева инструкции, кои предписывали ему держаться твердо и положить реку Серет границею (и между прочим, со ссылкой на волю императора). Идя на заключение мира, Кутузов брал на себя огромную ответственность, побудить турок на союз выходило за рамки возможного. «Что я ничего лучшего сделать не мог, то сему притчиною положение дел в Европе, – писал он в реляции императору. – Что я никаких не упустил стараний и способов, тому свидетель Бог». И заключение: «Но если со всем тем выгоднее все мною обещанное разорвать, приму я без роптания все, что касательно меня последовать может. Нещастие частного человека с пользою об-

17

щею ни в какой расчет не входит» [24. C. 850, 692]. Кутузов предоставлял государю право отказаться от договора, взвалив на него всю ответственность.

Разумеется, отказа не произошло. Ничего желаннее мира с Турцией в предвидении вторжения двунадесяти языков не существовало.

Ст. 4 подписанного 16 (28) мая 1812 г. Бухарестского мирного договора гласила: постановлено, что «река Прут со входа ее в Молдавию до соединения ее с Дунаем и левый берег Дуная с сего соединения до устья Килийского и до моря будут составлять границу обеих империй, для коих устье сие будет общим». Акт предусматривал предоставление сербам автономии. В Азии Россия отказывалась от завоеваний, но не от земель, присоединившихся к ней добровольно (Грузии). Император Александр ратифицировал трактат в Вильно накануне вторжения вражеских орд (буквально). Реакция Наполеона не заставила себя ждать: он не знал доселе, какие болваны управляют Турцией [21. C. 372].

Завоевателю пришлось убедиться, что не только Османский султанат обманул его ожидания. Австрийская империя и Прусское королевство формально состояли с ним в союзе, вынужденном, заключенном после поражений, и, будучи в страхе, что без альянса им станет еще хуже, Габсбурги принесли еще в жертву принцессу. И в Вене, и в Берлине сознавали, что разгром России приведет их в состояние бесправных клиентов Бонапарта. Петербургу дали понять, что воевать с ним они будут символически. Кайзеру Францу зять предложил выставить армию в 50 тысяч человек и сражаться всерьез. Тот согласился предоставить тридцатитысячный отряд, а Меттерних устно, но в самой обязывающей форме заявил, что Австрия постарается избежать серьезных военных действий. Пруссия пошла было дальше. Генерал Г. Шарнхорст подписал в Петербурге конвенцию о союзе, не имея на то полномочий. Отчаянно трусивший король Фридрих-Вильгельм ее не утвердил, но дал обещания, сходные с австрийскими. Посетивший Стамбул секретарь шведского короля дал туркам заверение, что его страна – на стороне России. А принцем-регентом Швеции состоял бывший наполеоновский маршал Ж.Б. Бернадот, основатель и ныне царствующей в стране династии. Дания отказалась поддержать Наполеона. Отечественная дипломатия хлопотала не зря, международной изоляции России не получилось.

Наполеон привел в Россию полумиллионную армию, убрался оттуда в сопровождении 50-тысячного войска. Такой катастрофы с гениальным и непобедимым в мире не ожидали. Кутузов завоевал бессмертную славу в памяти народной. Он понимал, что обессилевший, истекший кровью неприятель не ринется из Москвы дальше на восток, а будет спасаться бегством из Первопрестольной. Но каким путем? Все говорило за то, что не прежней Смоленской дорогой, разграбленной и опустошенной во время вторжения, а более южной Калужской. Кутузов, однако, не позволил избрать сей путь. Он диктовал завоевателю, как бежать из России. Он отвел войска на юг к Тарутину, и они отбили все попытки французов прорвать их завесу. Бежать пришлось по старой Смоленской дороге, до границы дошли и ее пересекли жалкие остатки Великой армии.

Но 1812 год ознаменовался не только гибелью Великой армии. Тогда прозвучал похоронный звон по империи Наполеона. Ее падение стало фатально неизбежным и неотвратимым. Французы оплатили славу корсиканца миллионами своих сынов. Наполеон восстановил армию численно, но не качественно, это была армия не нюхавших порох новобранцев. Летом 1813 г. К. Меттерних вел переговоры с завоевателем, добиваясь компромисса, как-никак Наполеон – зять кайзера Франца. Ознакомившись с новонабранным войском, он воскликнул: «Сир! У Вас юнцы под знаменами!» С ними Бонапарт мог одержать хоть полдюжины частных побед, но решающую – никогда.

Российские войска, переступив границу, начали освободительный поход по Европе. Их встретили как избавителей от опостылевшего гнета. Народы стеной

18

поднялись против завоевателя. Командиры передовых отрядов, русского и прусского, генералы И.И. Дибич и Йорк, не имея приказов от своих правительств, заключили Таурогенское перемирие. Немцы не желали стрелять в русских.

Отречение Наполеона в 1814 г. было предрешено кампанией 1812 г. в России. Катастрофу Великой армии империя Наполеона не могла пережить.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. История Бессарабии. Кишинэу, 2001.

2. Stroia M. Românii, marele puteri şi Sud-Estul Europei (1800–1830). Bucureşti, 2002. P. 13; Istoria României. Bucuresti, 1998. P. 330.

3. Александр I, Наполеон и Балканы. М., 1997.

4. Станиславская А.М. Политическая деятельность Ф.Ф. Ушакова в Греции. М., 1983.

5. Correspondance Inedite et confi dentielle de Napoleon Bonaparte. Paris, 1919. V. 6.

6. Внешняя политика России в XIX и начале XX в. М., 1960. Т. 1; М., 1963. Т. 3; М., 1966. Т. 6.

7. Взгляд на политическое состояние Европы в начале 1806 года. СПб., 1806.

8. Lettres Inedite de Madam la marquise Du Chastelet a M. le comte d’Argental. Paris, 1806.

9. Петров А.И. Война России с Турцией 1806–1812 г. СПб., 1885.

10. Driault E. La politique orientale de Napoleon. Sebastiani et Gardane 1806–1808. Рaris, 1904.

11. История Молдавской ССР. Кишинев, 1964. Т. 1.

12. Бессарабия на перекрестке европейской дипломатии. М., 1996.

13. История внешней политики России. Первая половина XIX века. М., 1995.

14. Миллер А.Ф. Мустафа паша Байрактар. М.; Л., 1947.

15. Сборник Российского исторического общества. СПб., 1892. Т. 83. С. 742–745; СПб., 1893. Т. 88. С. 389.

16. Вандаль Д. Наполеон и Александр I. Франко-русский союз во время первой империи. СПб., 1900. Т. 1.

17. Сироткин В.Г. Дуэль двух дипломатий. М., 1990.

18. Архив внешней политики Российской империи. Фонд Дипломатическая канцелярия Дунайской армии.

19. Орлов А.А. Союз Петербурга и Лондона. М., 2005. С. 162, 166; Тарле Е.В. Три экспедиции русского флота. М., 1956. С. 120; România in relaţiile Internationale. Iaşi, 1980. P. 33.

20. Гулия Г.Д. К истории Восточного вопроса. Русско-турецкая война 1806–1812 годов и Англия. Сухуми, 1978. С. 5; Тарле Е.В. Талейран. М., 1953. С. 101–114.

21. История дипломатии. М., 1941. Т. 1.

22. Жилин П.А. Фельдмаршал М.И. Кутузов. М., 1978.

23. Крейс С.С. Политика Меттерниха. М., 2002.

24. Кутузов М.И. Сборник документов. М., 1952. Т. 3.

19