Письма из Румынии. IV. Жизнь Галаца.

Письма из Румынии
(От нашего специального корреспондента).

IV. Жизнь Галаца.

Итак, в отношении благоустройства, Галац можно поставить на один уровень с любым более или менее значительным городом западной Европы. Но это благоустройство касается лишь того, что непосредственно зависит от администрации, как например, освещение, городские пути сообщения и пр. В смысле же зданий Галац, хотя и во многом превзошел Измаил, все же оставляет желать много лучшего: из многоэтажных домов встречаются лишь двухэтажные, но и то весьма грустного вида. Местная аристократия обитает в одноэтажных особняках с садиками, собственных или нанимаемых, так как лучшие кварталы напоминают дачные места.

Оставляют желать лучшего и магазины, но обращают на себя внимание кофейни, которые отчасти напоминают Западную Европу, а отчасти главным образом, обилием сластей, – восток – Турцию или Персию.

Кофейни и пивные – необходимейшие учреждения для румына. Он лишает себя всяких культурных удобств, театров, ресторанов (последнее прочем, было бы для него уже труднее), но он не сможет прожить без кафе и пивных.

Один румын, побывавший в России, сказал мне однажды совершенно серьезно.

— Я бы не мог жить в Петербурге: там нет ни кафе, ни приличных пивных. Для нас, русских, это удивительно, и я, услышав подобное заявление, думал, что имею дело с личностью исключительной, но, побывав в Румынии, я убедился, что это явление самое заурядное.

С 8-ми часов утра (румыны вообще встают очень рано) кафе и пивные наполняются народом. Почти все между собой знакомы. И начинаются разговоры бесконечные, неисчерпаемые. Удивляешься, о чем они так много находят говорить; удивляешься и приходишь к заключению, что разговор у румын – дар свыше.

При этом лица у них всегда деловые, тогда как на самом деле мне приходилось подслушивать лишь болтовню. Больше всего любят они сплетни и им посвящают большую часть своих бесконечных бесед. Касаясь политики, они обыкновенно толкуют о каких либо скандальных происшествиях.

Так, например, теперешней злобой дня является громкий и действительно редкий синодальный процесс. Заключается он в следующем один из членов румынского синода Герасим Сефирим, епископ романский, возненавидел митрополита бухарестского – Афанасия за то, что этот последний, ради допущения к управлению церкви священнослужителем без монашеского сана, которым недоступен вход в синод, учредил „Высшую Консисторию", которая отчасти захватывает права синода.

И, вот, чтобы отомстить митрополиту, он обвиняет его в еретическом поступке: совершении литургии, будучи одержимым сифилисом. Греховным ли путем, или совсем безвинно заболел Афанасий этой ужасной болезнью – вопрос, но известно то, что 12 лет тому назад она у него была, так как он тогда написал письмо своему приятелю – профессору, с просьбой помочь. Но приятель этот оказался довольно ненадежным, т. к. теперь, т. е. 12 лет спустя, он вручил это письмо, вероятно, за деньги, врагу митрополита – епископу романскому, который на этом документе и строить обвинение.

В результате; судят митрополита да заодно и епископа Герасима за предание гласности церковной тайны, да кроме того на случай, если обвинение окажется клеветой, и за клевету.

Последнее, т. е. суд за преступление, которое еще не обнаружено, а только может оказаться (мало ли ведь, что может оказаться) я считаю весьма оригинальным и достойным быть записанным в список судебных курьезов.

Вообще этот процесс изобилует курьезами; так, например, общественное мнение всецело на стороне митрополита, настолько на его стороне, что даже находились некоторые лица, вызывавшие предателя-профессора (которого тоже судят, инкриминируя ему нарушение профессиональной тайны) на дуэль.

Положим, ни одна дуэль не состоялась, но вызывать – вызывали. А между тем, видно более чем ясно, что Афанасий очень мало достоен сана митрополита; так, например, оказалось, что у него была любовница, прехорошенькая сестра милосердия, портрет которой красуется во всех газетах.

Еще курьез, но на сей раз трагический: враги митрополита, не довольствуясь истинными обвинениями приводят на суд еще лжесвидетелей присяга перед этим судом совершается в главном соборе и обставляется необычайной торжественностью. Под влиянием этой церемонии на одного из лжесвидетелей, обвинявшего Афанасия в гомосексуализме, напало раскаяние и настолько сильное, что тут же в соборе упал перед митрополитом на колени и, умоляя о прощении, вонзил себе в грудь нож.

Такова злоба румынского дня.

Но насколько охотно болтают они об этом деле между собой, называя его церковным кризисом, могущим повлечь за собой раскол и чуть ли не национальный атеизм (румыны очень склонны преувеличивать), настолько скупо дают они о нем сведения иностранцам, что бы как можно лучше скрыть некрасивые стороны жизни своей родины. Вообще патриотизм и национальная гордость развиты у них чрезвычайно сильно, но об этом я скажу следующий раз, а сейчас упомяну об одном обстоятельстве, касающемся лично России, о котором я неоднократно уже слышал, а это лето мне с ним пришлось столкнуться в жизни.

В предыдущем письме я упомянул, что на пароходе из Одессы в Галац, я познакомился с одним из наших консулов в Болгарии; в Галаце я познакомился с тамошним русским консулом и еще с одним нашим дипломатом в Румынии.

Все трое поразили меня известием, что они знают восточные языки: консул в Болгарии – турецкий, персидский и греческий, консул галацкий – турецкий и персидский, а молодой дипломат – персидскии.

— Но почему же – спросил я – вы не служите там, где могли бы применить ваши специальные знания, ведь знатоков восточных языков – недохват, а что касается Румынии, Болгарии и других европейских государств, так ведь для них достаточен французский язык, которым владеют все чиновники министерства иностранных дел?..

— А здесь мы только забываем наши знания. Что же делать! – дипломатически отвечали мне все трое.

Трудно простым смертным проникнуть в глубину политических соображений вообще, а тем более дипломатических.

Чиве-Шатраб.

Таганрогский вестник. 1911. № 179.