Расчеты и просчеты румынских правителей в годы Первой мировой войны

Первую мировую войну Румыния встретила, будучи членом военно-политического союза Центральных держав – Германии и Австро-Венгрии. Немец на престоле, как подданные именовали короля Карла Гогенцоллерн-Зигмарингена, в 1883 г. вовлек страну в альянс. Витала надежда на то, что с помощью этого блока, единственного тогда на континенте и соперников не имевшего, удастся отторгнуть от России присоединенную к ней в 1812 г. Бессарабию. Газеты, в оправдание румынского сотрудничества с ним, состязались в сочинении небылиц насчет неуемной агрессивности «русского медведя». В июне 1884 г. проправительственные средства информации опубликовали статью без подписи. Молва приписывала авторство министру иностранных дел Д.А. Стурдзе. «Россия, – говорилось в ней, – со времен Петра Великого и до нашего времени с неослабеваемым постоянством стремилась к объединению всех славянских народов либо под своим скипетром, либо под протекторатом царей и к завоеванию Босфора, “ключа от своего дома”, как его именуют дипломаты московитов. Эта политика предполагает сама по себе

* Виноградов Владилен Николаевич – д-р ист. наук, главный научный сотрудник Института славяноведения РАН.

76

уничтожение Румынии как страны и как нации» [1. 1884. Д. 612. Л. 104]. Печать предавалась разнузданной антироссийской пропаганде, уверяя, будто бы Румыния кишела петербургскими агентами, рассыпавшими золото перед оппозицией и подстрекавшими обывателей к неповиновению властям. Служба в миссии в Бухаресте превратилась для отечественных дипломатов в тяжкий крест, столько инсинуаций на них сыпалось. Особенно доставалось А.П. Извольскому, будущему министру иностранных дел. Его обвиняли в том, что он «с беззастенчивостью, недопустимой в другом месте, ведет себя так, как будто аккредитован не при особе короля, а при оппозиции, и подстрекает оную к неповиновению» [1. 1884. Д. 612. Л. 102, 126]. В ответ на жалобы миссии Д.А. Стурдза замечал, что в Румынии существует свобода печати. Психологическая подготовка к столкновению с Россией в союзе с Германией и Австро-Венгрией велась вовсю.

В сношениях с союзниками премьер-министр Румынии И.К. Брэтиану-стар-ший своих экспансионистских поползновений не скрывал. Канцлер Германии О. Бисмарк именовал их «неестественными и невероятными», а то и воздушными замками. Особенно тревожили его румынские замыслы завоевания российских пределов до Днестра и дальше с помощью немецких и австро-венгерских войск. Договор с Румынией Бисмарк скроил по своей мерке, собственноручно вычеркнув из него упоминания о России и придав ему оборонительную форму [2. S. 163, 264, 174, 281, 283]. Заключен он был непосредственно с Австро-Венгрией, Германия к нему присоединилась. Альянс имел неприятный для общественности Румынии оттенок. С одной стороны, национальное объединение мыслилось в виде присоединения Трансильвании к старому королевству. Однако, с другой стороны, ввиду установленных с Австро-Венгрией союзных отношений румынское правительство лишилось возможности открыто поддерживать движение трансильванских соотечественников за расширение прав.

Альянс с Центральными державами с самого начала был сверхсекретным, единственный экземпляр договора король Карл хранил в личном архиве, о его существовании не ведали даже многие министры. Год проходил за годом, ни малейшей грозовой тучи с востока не появлялось. Мечты об аннексии Бессарабии увядали (тем более, что население этой провинции в большинстве своем не проявляло желания быть присоединенным к Румынии) и стали уделом немногочисленных стародумов во главе с королем.

В 1891–1893 гг. в противовес группировке Центральных держав возник союз России и Франции, постепенно с ними сближалась Великобритания. Расстановка сил в Европе кардинально изменилась, альянс Германии и Австро-Венгрии утратил позицию гегемона. Румынские верхи привыкли делать ставку на сильного. Вера в могущество германского меча не то чтобы исчезла, но ореол непобедимости он утратил. Не следует пренебрегать и моральным фактором, ведь симпатии общественности принадлежали латинской сестре – Франции. Начались поиски иных путей, маневрирование с целью не прогадать и оказаться в той группировке держав, которая имела наибольшие шансы на успех в предстоящей мировой схватке. Вражда к Австро-Венгрии нарастала. Мадьярское дворянство, господствовавшее в венгерском парламенте, относилось непримиримо к движению трансильванских румын за национальное равноправие. Поскольку те составляли большинство населения в провинции, предоставление им равноправия по сути означало передачу управления Трансильванией румынской общине.

Трансильванская карта превратилась в политический туз дипломатии держав оформившейся в 1904–1907 гг. Антанты, «Сердечного согласия» Великобритании, Франции и России. Только последняя могла в полной мере удовлетворить румынские чаяния в случае военного успеха. Посланники Германии и Австро-Венгрии в Бухаресте жаловались, что у них нет ни сил, ни средств для сопротивления трансильванскому соблазну.

77

Процесс переориентации на державы Антанты растянулся на годы, поскольку не исключалась и возможность торжества Германии на поле боя. Корол Карл не видел препятствий для продления альянса с участниками Центра, в последний раз это произошло в 1913 г. Но характерно, что в том же году Карл Гогенцоллерн-Зиг-маринген получил российское звание фельдмаршала в память об участии румынской армии в осаде Плевны в 1877 г. Так что игра на двух столах велась, и не без успеха. При этом враждебные инсинуации в адрес России смолкли. Общественность страны все чаще вспоминала об общности интересов с Россией в сохранении мира на Балканах. Командующий гарнизоном Бухареста генерал Сочек заверял российского военного атташе, что 80 % офицерского состава армии стоят на стороне России.

В Первой балканской войне 1912 г. Румыния не участвовала. И большие державы, и члены Балканского союза одобрили ее позицию. Страна не граничила с македонскими землями, подлежавшими освобождению и разделу. Румыния могла осуществить свои территориальные притязания только за счет соседей, прежде всего Болгарии. Однако все понимали, что до мозга костей прагматичные министры Бухареста не будут с олимпийским спокойствием взирать на то, как соседи округляют свои владения и перекраивают в свою пользу баланс сил в регионе. И действительно, из Бухареста поступили запросы об «исправлении» границ. Оказалось, что под «исправлением» нейтральная страна подразумевала приобретение Южной Добруджи. Естественно, переговоры с Болгарией о столь крупной уступке провалились. Попытки созванной в Петербурге конференции держав смягчить позицию Румынии успехом не увенчались.

Но тут болгарский царь Фердинанд преподнес Бухаресту подарок. В июне 1913 г. он отдал приказ войскам атаковать позиции сербов и греков. Балканский союз рухнул. Война из национально-освободительной превратилась в междоусобную. Румынии оставалось лишь вмешаться в нее, хотя с военной точки зрения в этом не ощущалось нужды, объединенные сербские и греческие силы превосходили болгарскую мощь. 7 июня был издан приказ о проведении мобилизации в румынскую армию, предвещавший вступление страны в войну. Все это сопровождалось взрывом не антиболгарских, а антивенгерских чувств в румынском обществе. Демонстрации, митинги, собрания протеста против национального гнета в Тран-сильвании состоялись в Бухаресте, Крайове, Констанце, Джурджу, Галаце, Яссах, Брэиле. Раздавались призывы: «Долой коварную Австро-Венгрию», «Довольно нам австрийской опеки». Французский посланник, реагируя на это, заметил, что несведущий человек мог прийти к выводу о начале войны с Габсбургской монархией. В сложившихся условиях власти поспешили подготовить «правильную» манифестацию под антиболгарскими лозунгами. Болгария уже воевала с Сербией и Грецией, а против нее выступила еще румынская армия, 285 тысяч солдат и офицеров. Поход для нее превратился в военную прогулку, болгары огня не открывали. Бухарестский мир, заключенный 28 июля (10 августа) 1913 г., явился для побежденной страны подлинной национальной катастрофой, ей оставили лишь Пиринский край, занимавший едва десятую часть македонских земель, остальные девять десятых поделили между собой Сербия и Греция. Румыния приобрела Южную Добруджу. Новый российский посланник в Бухаресте С.И. Поклевский-Козелл в первых же депешах отметил, что румынские территориальные притязания отнюдь не удовлетворены, ибо направлены в основном в сторону Трансильва-нии. В Вене в этих условиях мелькнула незадачливая мысль – предложить королю Карлу предать огласке секретный договор с Австро-Венгрией. Монарх, услышав это предложение, утратил дар речи.

В январе 1914 г. либеральный кабинет министров возглавил Ионел Брэтиану. Он считал, что конец Австро-Венгрии приближается, и заявил королю, что сформировать правительство, способное претворить в жизнь секретный договор,

78

невозможно. Комендант Бухареста генерал Сочек заметил в беседе с российским военным атташе: «Мысли румын обращены не столько в сторону Бессарабии, откуда к нам не доходит заявлений о недовольстве и чувстве сепаратизма, как в сторону Трансильвании, где живет сплошное трехмиллионное население родных нам по крови и языку румын» [3. Ф. 2000. Д. 3128. Л. 13–15].

Весной 1914 г. антиавстрийские и антивенгерские манифестации состоялись в Крайове, Турну-Северине, Джурджу, Яссах, Фокшанах. Габсбургский посланник граф О. Чернин составил записку под заголовком «О влиянии внутренней ситуации на союз с Румынией», придя к выводу, что оный союз стоит не больше бумаги, на которой он написан. Его немецкий коллега Вальдхаузен сообщил своему начальству, что король и премьер-министр информировали его: ввиду настроений общественности страна не обязана участвовать в войне, если ее интересы прямо не затронуты. Чернин продолжал свою надгробную песнь над почившим союзом, тогда как интересы Румынии выражались тогда всего одним лишь словом: Трансильвания. Способствовать присоединению этой провинции к Румынии могла только Антанта. Одолеть трансильванский соблазн, господствовавший в румынском обществе, дипломатия Германии и Австро-Венгрии оказалась не в состоянии.

Последняя разведка позиции Румынии в случае войны состоялась в июне 1914 г., когда «Штандарт» с Николаем II на борту бросила якорь в порту Констанцы. В свите императора значился и министр иностранных дел С.Д. Сазонов. Король прибыл на свидание в сопровождении И. Брэтиану. Пока монархи вели протокольные беседы, Сазонов приступил к переговорам. До войны оставалось всего несколько недель. Брэтиану не стал уклоняться от ответа: Румыния не обязана участвовать в войне без того, чтобы были затронуты ее интересы. Он уже говорил посланнику Поклевскому, что если Россия хочет сохранения нейтралитета своей соседки, следует укреплять торговые и культурные связи между двумя странами. Дипломатам держав Центра он заявил, что беседы в Констанце были посвящены сохранению мира на Балканах, к чему стремятся обе договаривающиеся державы. Однако полученная информация не рассеяла опасений ни в Берлине, ни в Вене, ни в Будапеште.

Сазонов потом отправился в Бухарест, а оттуда в компании Брэтиану совершил экскурсию в Карпатские горы, причем любознательные странники пересекли на автомобиле пограничную черту и покатались по дорогам Трансильвании, что вызвало крайне нервную реакцию в Вене и Будапеште. Немецкий Аусамт реагировал на вояж спокойнее, и получил от партнеров упрек за проявленную близорукость.

Реакция российской стороны на дружеские заверения партнеров в Констанце была сдержанной, а оценка их позиции взвешенной. В Петербурге, вероятно, знали, что союз Румынии с державами Центра был незадолго до этого продлен. «Румыния действительно будет сохранять нейтралитет до исхода решительных столкновений воюющих сторон, после чего примкнет к сильнейшему» – таков был прогноз одного из российских военных экспертов [3. Ф. 2000. Д. 3128. Л. 119].

31 июля 1914 г. (ст. ст.), в условиях начавшейся войны в королевской резиденции Синая состоялся коронный совет. Открывший его король предложил вести дискуссию на французском языке. За сорок восемь лет проживания в стране монарх так и не научился сносно говорить по-румынски. Он зачитал текст договора с Центральными державами и предложил ему следовать, сам он не сомневался в торжестве фатерлянда на поле боя. Реакция собравшихся его поразила. Один лишь престарелый Петре Карп поддержал его. Все остальные, даже признанные германофилы, высказались за выжидание. Последние надеялись, что германский меч рассечет узел сомнений и сотрудничество с рейхом возобновится. Брэтиану выступил с аргументами в пользу отсрочки с принятием решения. Немцы и австрийцы, заметил он, не сочли даже нужным информировать Румынию о развязывании

79

войны. Общественность преисполнена солидарности с соотечественниками за Карпатами, отстаивающими свои национальные права, и отвергает союз с Австро-Венгрией. Казуса федерис не существует, ибо союз по форме своей является оборонительным.

Как нельзя более своевременно поступила телеграмма из Рима с извещением о том, что Италия, связанная подобными же узами с державами Центра, отказалась выступить совместно с ними.

Король Карл, видимо, не без влияния пережитого нервного потрясения, вскоре скончался. На престол вступил его племянник Фердинанд, преисполненный чувства долга перед принявшей его страной. Его супруга Мария, английская принцесса и внучка Александра II по материнской линии, всегда была антантофилкой..

Характерно дальнейшее развитие событий. Объявления нейтралитета не последовало, появился манифест о вооруженном выжидании. В депешах в Вену и Берлин Брэтиану сообщал, что страна не может выступать на стороне своих союзников по причине военной неподготовленности, а также из-за настроений общественности и угрозы российского вторжения. Так что дверь, ведущая к возвращению к «друзьям», не закрывалась, сохранялся запасной политический вариант на случай быстрой и решительной победы рейха и Габсбургской монархии. А пока Брэтиану вступил в переговоры с Антантой, конкретно с российской дипломатией.

18 сентября (1 октября) был подписан русско-румынский протокол, по которому Россия признавала за партнершей право присоединить населенные соотечественниками области Австро-Венгрии, заняв их своими войсками, когда сочтет это возможным. В зарубежной историографии достигнутая договоренность иногда рассматривается как соглашение о нейтралитете, в Румынии же оно оценивается как серьезное внешнеполитическое достижение. Но в протоколе нет и намека на то, что Россия займет Трансильванию своими войсками и передаст ее Румынии. Сазонов информировал Лондон и Париж, что речь идет только о допущении Румынии «овладеть самой, без нашей помощи, Трансильванией и Южной Буковиной», т.е. в ходе войны. Брэтиану предоставлялась лишь возможность выбора времени присоединения к Антанте [4. C. 23–24]. Союзники все же сочли, что Сазонов продешевил и к протоколу не присоединились. К разделу земель Австро-Венгрии они еще не были готовы. В Румынии газеты чуть ли не поголовно выступали с проантантовских позиций: «Пересечем Карпаты!», «Пробил час освобождения братьев!». Видный историк А.Д. Ксенопол еще в августе 1914 г. опубликовал статью под многозначительным заголовком «С Австрией ни за какую цену!»: «Захватить у России в ходе войны хоть пядь земли значит навсегда поставить под угрозу само наше существование», – писал он [5. 1914. 22 VIII].

Однако в России вскоре заметили: проантантовская агитация идет у соседки волнообразно, она вздымается при успехах «Сердечного согласия» на фронтах, но стихает, когда они сменяются неудачами. Журналисты сразу немели, шумные манифестации прекращались, со страниц газет исчезали обвинения премьер-министру в том, что он прозевает благоприятный момент для вмешательства в войну. А Брэтиану всё ждал и ждал, резонно полагая, что схватка будет долгой. Неудачная для России кампания 1915 г., когда ее армия, остро страдая от недостатка оружия, откатилась далеко на восток, не способствовала росту воинственности в Румынии. Как бы то ни было Брэтиану, в отличие от болгарских правителей, безоглядно и бездумно присоединившихся к группировке держав Центра в октябре 1915 г. и тем самым подготовивших национальную катастрофу страны на мирных переговорах 1919 г., сохранил хладнокровие и веру в Антанту. Но премьер не спешил с выступлением, возмущая нетерпеливых интервенционистов. Популярная газета «Аdevarul» («Правда») поместила на него карикатуры. На одной он изображался в виде утомленной одалиски, обхаживаемой немцами, на другой Антанта

80

хором убеждала первого министра вступить в дело, а он отвечал: «Сейчас без пяти минут десять, а в десять часов я ложусь спать» [5. 1915. 30 V, 22, 24 VII].

Но война затягивалась, войска зарылись в окопы, и горячие головы в Румынии стали остывать. Выжидание приносило высокие доходы узкой прослойке истеблишмента и крупным торговцам с Германией и Австро-Венгрией. Запасной вариант внешней политики с ориентацией на державы Центра не исчез, тому способствовали поставки в Германию и Австро-Венгрию нефти и главным образом зерна, измерявшиеся в тысячах вагонов, что приносило сказочные прибыли помещикам и всякого рода посредникам при продажах. Кривая вывоза взметнулась вверх в 1916 г. Сельское хозяйство в воюющих странах приходило в упадок. В Германии продовольствие строго нормировалось. Нужное число калорий получали лишь солдаты, все остальное население сидело на диете, именовавшейся брюквенной. Существовало и иное название бытия – организованный голод. Потребность в румынской пшенице стала жизненной необходимостью, и она ввозилась десятками тысяч вагонов. В немалом числе отправлялись они и в Австро-Венгрию, где голод проявлялся в неорганизованном состоянии поставок продовольствия. Запрос на румынское зерно поступил и из Англии.

А низы в Румынии бедствовали. Цены на хлеб росли, у булочных разыгрывались бурные сцены, происходили митинги протеста под лозунгом «Долой спекулянтов!».

В парламенте сторонники Брэтиану курили ему фимиам и возглашали: «Молчи и действуй».

Российскую ставку неучастие соседки в войне какое-то время устраивало, граница на четырехсотверстном южном участке не требовала защиты. Румынский военный потенциал котировался скромно, солдатский состав ее армии оценивался положительно, офицерство подвергалось критике, высшее командование не ставилось ни во что. Иную позицию занимали французы. На них завораживающе действовала цифра – более полумиллиона румынских штыков.

Ситуация круто изменилась летом 1915 г. В конце мая немецкие войска под командованием генерала А. Макензена прорвали российскую оборону под Горлицей, и началось великое отступление царской армии, жестоко страдавшей от недостатка оружия. Румынский удар во фланг наступающим стал весьма целесообразен, и ставка превратилась в сторонницу вовлечения юго-западной соседки в войну. Брэтиану не преминул воспользоваться этим и выговорил исключительно благоприятные условия присоединения Румынии к Антанте, предусматривавшие присоединение Трансильвании к старому королевству, причем граница была прочерчена с прихватом населенных преимущественно украинцами земель в Северной Буковине, венграми по левобережью реки Тисы и сербами в западной части Баната. Оставалось лишь определить дату выступления Румынии и подписать с ней военную конвенцию. Нажим на Сазонова с требованием удовлетворить все претензии Брэтиану со стороны Парижа и Лондона нарастал. Российский министр иностранных дел намекал парижским коллегам, что в 1914 г., когда над ними нависла беда, Россия помогала им не советами, а наступлением своих войск. Тщетно. Он вообще сомневался, что румын удастся втянуть в войну при столь критических обстоятельствах [1. Ф. Секр. Архив 1915. Д. 535. Л. 288]. Брэтиану сперва манил обещанием выступить после подписания конвенции, но по мере того как сгущались тучи над российским фронтом, срок отодвигался. 5 (17) июня он прочитал посланнику С.А. Поклевскому записку, в которой фигурировала отсрочка в два месяца. Однако условия, связанные с поставками в Румынию оружия, были сформулированы столь неясно, что они позволяли румынской стороне найти предлог для новых нарушений срока [1. Ф. Секр. Архив 1915. Д. 536. Ч. 2. Л. 130]. В конце июня премьер решился открыть карты. Он заявил британским дипломатам, что вообще не может назначить срока.

81

Далее произошло нечто неожиданное. Коллеги Брэтиану по кабинету, ранее ему беспрекословно подчинявшиеся, заявили ему, что считают ситуацию слишком опасной для принятия решения. Премьер в ответ будто бы пригрозил отставкой, но остальные министры заявили, что не могут остаться без его испытанного руководства. Поклевскому Брэтиану сказал, что время для подписания конвенции еще не наступило, но он считает достигнутые договоренности не подлежащими изменению.

В условиях, когда российская армия отступила на сотни верст, британский десант на Галлиполийском полуострове в Дарданеллах истекал кровью, а наступление союзников под Артуа закончилось катастрофой, втянуть Румынию в войну оказалось за пределами возможности, у Брэтиану хватило выдержки не переметнуться на сторону Центральных держав, что сделал царь Болгарии Фердинанд и ее правительство на горе своей стране.

В 1916 г. превосходство сил Антанты стало проявляться все более весомо. Немцам взять крепость Верден во Франции не удалось. Российская армия восстановила свои силы. Численно она далеко превосходила противостоявшие ей немецкие, австро-венгерские и турецкие войска. 22 мая (4 июня) дивизии Юго-Западного фронта под командованием генерала А.А. Брусилова совершили прорыв австрийской обороны. В ходе отступления неприятеля его потери убитыми, ранеными и пленными составили полтора миллиона солдат и офицеров, от нанесенного удара габсбургская армия уже не смогла оправиться.

В Румынии общественность под влиянием Брусиловского прорыва взвилась на дыбы. Газета «Еpоcа» торжествовала: «Австрийская навозная куча, которая так долго отравляла воздух, разбросана русскими штыками, войска шенбруннского старца (Франца Иосифа. – В.В.) бегут на фронте в 300 километров». Ей вторила газета «Actcunea»: «Мы должны спешить, пока наша помощь еще имеет какое-то значение». Газета «Adevarul» замечала: «Достаточно было загреметь русским орудиям на нашей границе, чтобы общественное мнение Румынии снова взволновалось» [5. 1916. 13 V; 6].

Голова кружилась от открывшихся перспектив. Газетчики оторвались от тверди земной и устремились в облака грез: «Когда Румыния выступит, Австро-Венгрия и Болгария совершенно ослабеют и наверно поймут, что их нахальству пришел конец». «Венгры в отчаянии». «Война на Балканах закончится так, как захочет Румыния» [5. 1916. 19 VIII; 7].

Сочувствовавшая Германии пресса оконфузилась, только что она сравнивала Россию с огородным пугалом, и вдруг такой пассаж. Последовали невнятные и неубедительные утверждения – Германия де решительно превосходит своих противников изобилием вооружения, особенно тяжелой артиллерии [8].

Нападки на Сфинкса, то бишь Ионела Брэтиану, возобновились: «Этот политический шарлатан считает, что момент еще не наступил», отставка возглавляемого им кабинета вернет веру в честь и мужество общественной и политической жизни». Газета «Adevarul» сокрушалась: «Мы вместо политических деятелей имеем лабазников и свиней Эпикура», и во главе их ленивый и несостоятельный Брэти-ану» [5. 1916. 14 VI; 9].

А в Петербурге давление союзников с целью вовлечения Румынии в войну достигло степени, которую товарищ министра иностранных дел Нератов назвал домогательством. Особенно старались французы, их армия была измотана битвой под Верденом. Посол М. Палеолог преследовал Сазонова, можно сказать, по пятам. Ему на помощь пришел президент республики Р. Пуанкаре, обратившийся непосредственно к Николаю II.

17 июня, после обмена мнениями с генералом Ж. Жоффром, начальник штаба верховного главнокомандующего М.В. Алексеев снял свои возражения против вовлечения Румынии в войну. Казалось, что Австро-Венгрия близка к развалу и

82

румынское наступление в Трансильвании будет способствовать общему успеху. Но удар нужен был немедленный, пока австро-венгерские войска находились в состоянии расстройства, а немцы еще не успели залатать линию фронта. Отсюда формулировка Алексеева: выступление должно состояться «теперь или никогда», пока еще ощущается эффект Брусиловского прорыва.

Иначе рассуждал Брэтиану. Он выдвинул новые требования, граница в Буковине подверглась пересмотру, город Черновцы подлежал передаче Румынии. Он обусловил выступление своей страны опережающим российским наступлением в Карпатских горах, англо-французским на Салоникском фронте, не говоря уже о поставках вооружения, снаряжения и даже обмундирования для румынской армии. Создавалось впечатление, что ее предстояло вооружить, одеть и обуть.

Между тем опыт участия во Второй балканской войне сыграл с румынскими правителями злую шутку. Тогда обессиленные болгары не открывали огня по вторгшимся румынским войскам, в российской печати война именовалась опереточной. Похоже было, что Брэтиану рассчитывал на повторение кампании 1913 г. По причинам, не поддающимся объяснению, он надеялся ограничиться военными действиями против одной Австро-Венгрии, и это было известно в Петербурге. Неимоверным представлялось требование, чтобы Россия сосредоточила двухсоттысячную армию в Добрудже против Болгарии, с которой ни Дом Романовых, ни правительство, ни общественность воевать не собирались. Поэтому в Добруджу был направлен ограниченный контингент войск – две пехотные дивизии, из которых одна состояла из сербских добровольцев, военнопленных австро-венгерской армии, и одной казачьей дивизии.

Румынская историография безоговорочно одобряет требования Брэтиану, расценивая их как справедливые (да и всю его политику). Совсем иная оценка и того, и другого утвердилась за рубежом. Ему не простили ни надувательства со сроками выступления Румынии, ни попытки возложить на державы основную тяжесть по созданию Великой Румынии, предоставив ей самой лишь совершить освободительный поход в Трансильванию. Планы эти были нереальны. Самыми уступчивыми представлялись французы. Но сперва М. Палеолог сделал устное заявление, а затем глава правительства А. Бриан прислал телеграмму, в которой предложил принять все румынские пожелания. Однако, если союзники при заключении мира не смогут добиться выполнения выдвинутых Брэтиану условий, «Румынии волей-неволей придется склониться перед так называемым force majeure, не настаивая на осуществлении державами неисполнимых требований». На том и порешили. За военную прогулку образца 1913 г. румынам не обещали ничего. Если они хотят быть великими, считал М.В. Алексеев, – пусть сперва пройдут горнило войны [10]. Заключенная военная конвенция содержала важнейшее положение – Румыния не имела права заключать сепаратный мир. Случись такое – договоренность с Антантой утрачивала значение. Брэтиану приобрел репутацию человека коварного и лживого, и церемониться с ним не собирались. Вот отзывы о нем современников на Парижском конгрессе 1919 г: «Брэтиану, несомненно, самый непопулярный из собравшихся здесь министров. Он не единственный из государственных деятелей, сидевших во время войны на двух стульях и флиртовавших с обеими сторонами, но создается впечатление, что он опустился ниже других, его флирт был особенно бесстыден». Или совсем уже грубо: «Брэтиану – бородатая баба, страшный лицемер, провинциальный интеллигент из Бухареста, исключительно неприятный субъект» [11].

Лицемерие вошло у Брэтиану в плоть и кровь. Чуть ли не накануне выступления он заверял посланника Австро-Венгрии, что той ничто не угрожает. А опытный дипломат О. Чернин в депешах называл срок нападения с точностью до недели [12. P. 193].

83

14 (27 ) августа 1916 г. посланник Маврокордат вручил в Вене манифест об объявлении войны Австро-Венгрии. Не прошло и двух дней, как представители Германии, Турции и Болгарии совершили ту же процедуру в Бухаресте… Рухнули совершенно необоснованные расчеты на то, что Румынии удастся ограничиться войной с одной державой.

Предусмотренные Брэтиану упреждающие операции войск Антанты успехом не увенчались. Российские атаки в Карпатских горах захлебнулись. На Салоник-ском фронте генерал Жеков нанес удар по позициям союзников, и те перешли к обороне. 15 (28) августа румынские войска перешли границу и стали углубляться в Трансильванию, имея превосходство сил перед противником в 2,4 раза в пехоте и 3 раза в артиллерии, не говоря уже о том, что значительную часть вражеских войск составляли нестроевые части из великовозрастных и выписанных из госпиталей после ранения солдат. Укомплектованный чехами полк, как мрачно шутили в Будапеште, исчез, не оставив следов. Сражаться за мачеху Австро-Венгрию чехи не желали. Но венгры дрались за Трансильванию отчаянно.

Мрачные предчувствия, царившие в российской ставке, оправдались с лихвой. Немецкое командование, характеризуя темп вторжения в Трансильванию, сравнивало его то с передвижением черепах, то с ползаньем улиток [13]. Справедливости ради следует сказать, что допускалось сгущение красок. Румынский план «Зет» предусматривал все же преодоление нескольких километров в день. Наступление продолжалось две недели, был занят город Сибиу (Германштадт), подошли к Брашову (Кронштадт). 3 (16) сентября началась переброска войск на юг, к Дунаю. В разгар боев немалые силы оказались на колесах и вне военных операций.

Генерал Макензен, имея под командованием немецкие, болгарские и турецкие части, приступил в это время к активным военным действиям. Румыны неожиданно быстро сдали крепость Тутракан (Туртукай). Историография страны объясняет неудачу тем, что целые дивизии ее армии были укомплектованы только что призванными под знамена резервистами, между отдельными соединениями существовал разрыв в несколько километров, и врагу удавалось обеспечивать превосходство сил на нужных направлениях. Почему это удавалось сделать, остается секретом.

В середине сентября австро-германцы перешли в наступление на севере. В Могилев, где располагалась ставка Верховного российского командования, посыпались просьбы о помощи от короля Фердинанда. королевы Марии (вспомнившей, что она приходилась двоюродной сестрой Николаю II), И. Брэтиану, генерала Д. Илиеску. Брэтиану взывал: « 24 часа имеют большое значение», сообщая при этом заведомо завышенные цифры о численности войск противника, 500–600 тыс. человек. М.В. Алексеев располагал совсем иными, гораздо более скромными данными: 251 батальон пехоты, 70 эскадронов кавалерии.

В румынской историографии вина за военные неудачи традиционно возлагается на союзников: «Наступление на других фронтах запаздывало, русские в ответ на обращения премьер-министра призывали к терпению, французы тоже». Совсем другую оценку ситуации давал фельдмаршал П. Гинденбург: «Румыния, конечно, может» [14]. В ставке подвели плачевные итоги румынского участия в войне (данные на 3 (15) декабря 1916 г.): «страна была побеждена не по вине своих союзников» [3. Ф. 800. Д. 260. № 338].

Через Карпаты австро-германцам удалось прорваться в конце октября. 15 ноября немцы захватили мост через реку Олт у Каракала и хлынули в центральные области страны. Генерал Крафт овладел перевалом Красная Башня в Карпатах. А немецкие, болгарские и турецкие полки под командованием Макензена форсировали Дунай.

Русские не призывали румын к терпению, а спешно перебрасывали войска в Румынию на помощь союзнику. Обе страны соединяла единственная железная до-

84

рога, причем одноколейная, по которой с трудом можно было протиснуть десяток эшелонов в сутки. Имело смысл создать крепкую линию фронта позади отступавших румын. Но те даже в качестве временной завесы не годились по причине стремительного отхода. Русским солдатам приходилось прямо с колес вступать в бой. 19 ноября был сдан Бухарест. Румыны, по словам генерала Брусилова, проводили операции «собственного измышления». «По долгу совести и присяги» он считал нужным заявить, что в создавшихся условиях он управлять армиями не в состоянии.

1-я – 10 тысяч штыков 2-я – разбежалась 3-я – 6 тысяч штыков 4-я – сдалась в плен 5-я – разбежалась 6-я – 4 тысячи штыков 7-я – 10 тысяч штыков 8-я – 3 тысячи штыков 9-я – разбежалась 10-я – сдалась в плен 11-я – 3 тысячи штыков 12-я – 5 тысяч штыков

РУМЫНСКИЕ ДИВИЗИИ:

13-я – 2 тысячи штыков 14-я – 2 тысячи штыков 15-я – 20 тысяч штыков 16-я – данных нет 17-я – соединилась с первой 18-я – разбежалась 19-я – разбежалась 20-я – разбежалась 21-я – 2 тысячи штыков 22-я – 1 тысяча штыков 23-я – 1 тысяча штыков [15. C. 338].

Итого – 70 тыс. человек в строю из имевшихся в августе 700 тыс. В тылу шло срочное формирование новой армии, ее состав был постепенно доведен до 180 тыс. обученных солдат и 82 тыс. рекрутов.

Но и противник был измотан до последней степени, его наступательный порыв угас, сила сопротивления русских возрастала. После тяжелых боев неприятель в первых числах января 1917 г. прекратил атаки. Фронт, названный по местоположению Румынским, стабилизировался. Он протянулся на 430 верст, из которых румыны (44 500 штыков и 2 100 сабель), занимали тридцать, а русские, численностью около 400 тыс. – четыреста верст. В дальнейшем число российских солдат и офицеров на фронте перевалило за миллион. Они обеспечили на трети страны сохранение румынской государственности, за их завесой удалось воссоздать боеспособную румынскую армию. Сто тысяч россиян в гимнастерках похоронены были в румынской земле, но памятников в их честь не существует. Зато высоко оцениваются заслуги в возрождении румынской армии французской миссии во главе с генералом А.М. Бертело.

В конце 1916 г. в Яссы, временную столицу страны, пробирался новый российский посланник А.А. Мосолов. В окна вагона он видел толпы беглецов, представлявших остатки … армии. Это были не регулярные части, а наскоро собранное сборище избегнувших гибели людей, в большинстве своем больных, оборванных, «с драньем поверх грязного белья». Мемуары королевы Марии включают главу под заголовком «Болезни, хаос и интриги». Статистика сохранила страшные цифры: 70 % родившихся в 1917 г. младенцев не прожили и года, в некоторых селах не выжил ни один из новорожденных [16. P. 50]. В обстановке разрухи и нужды предстояло восстановить армию. В тронной речи короля Фердинанда прозвучала фраза: крестьяне, защищавшие отечество, имеют право на ту землю, за которую они боролись. Было обещано проведение аграрной и избирательной реформ после войны. Генерал К. Презан потратил несколько недель на то, чтобы пополнить войска призывниками, в том числе и вывезенными, а то и выведенными из оккупированных областей, а также собрать потерявшихся лошадей. К лету 1917 г. в армии

85

насчитывалось 15 пехотных, две кавалерийских дивизии, четыре полка тяжелой артиллерии, 12 авиаэскадрилей, всего 400 тыс. бойцов.

23 февраля 1917 г. ст. ст. в российскую миссию явился Брэтиану и протянул Мосолову телеграмму о свержении царя. Пресса шесть дней задерживала вести о революции в России. В тщетной надежде на то, что события примут другой оборот. Король Фердинанд вновь совершил объезд войск, обещая солдатам и крестьянам предоставить после войны землю, а народу всеобщее избирательное право.

Совсем иначе реагировали на русскую революцию низы. Первого мая в Яссах состоялась демонстрация местных рабочих и российских солдат под лозунгом «За мир без аннексий и контрибуций». Власти не посмели ее запретить. Была восстановлена ясская организация социал-демократической партии. Она обратилась к Петроградскому совету с воззванием. Наступила очередь русским революционным войскам, говорилось в нем, принести народам, с которыми они приходят в соприкосновение, в том числе несчастному румынскому народу, великие идеи, осеняющие красные знамена … Русская революция должна спасти этот народ не только от врага внешнего, но и от врага внутреннего. Однако те самые факторы, которые способствовали разложению русской армии (усталость от бесконечной войны, стремление домой к семьям и полям), действовали иначе в румынской. Семьи их в большинстве случаев проживали в занятых неприятелем областях. Вернуться домой, к ним и к заброшенным полям, можно было лишь после победы.

Россия не выдержала наступившей после Февральской революции безудержной демократизации, превратившейся во вседозволенность. Французский посол Палеолог удивлялся – нельзя же митинговать с утра до вечера. Оказалось – можно. Фактическое безвластие привело к хозяйственной катастрофе, вышел из строя транспорт, промышленное производство сократилось до степени, позволявшей говорить о его развале, и, главное, произошло разложение армии, она перестала существовать как военная сила. Принцип единоначалия в ней был отменен, офицерский корпус на деле отстранен от командования. Верховодили в ней солдатские комитеты (термин «управление войсками» к их деятельности не подходил). Солдаты стремились домой, стал популярен лозунг «Не нужны нам Дарданеллы». Почти трехсоттысячный петроградский гарнизон получил заверение – ни одна его часть не будет послана на фронт. В июне месяце Временное правительство предприняло последнюю попытку провести наступление на недавно еще победоносном Юго-Западном фронте. Одни части еще соглашались идти в бой, другие отказывались. В качестве главноуговаривающего прибыл А.Ф. Керенский. Его красноречие ни к к чему не привело, наступление провалилось. Взбодрившиеся немцы провели операцию по захвату Риги. Противостоявшие им и превосходившие их численно русские войска отступали без серьезного сопротивления.

Между тем, на Румынском фронте инициатива в военных действиях перешла к румынам. 11 (24) июля их армия, поддержанная на флангах русскими частями, начала наступление. В ходе упорных боев под селениями Мэрешти, Мерэшешти и Ойтуз удалось занять тридцать населенных пунктов, около 500 кв. км. территории. Румыны захватили три тысячи пленных и 45 пушек, русские одну тысячу пленных и 40 орудий. Операция была свернута только ввиду общей неудачи на русско-германском фронте.

Последовал ответный удар немецких и австро-венгерских сил с целью оккупировать всю Румынию и напасть на Украину. Момент был выбран удачно, как раз в это время шла замена не желавших сражаться частей 4-й российской армии румынскими войсками. Однако в ходе боев неприятелю удалось лишь немного продвинуться вперед. В целом летние бои закончились для румынской стороны удачно. Крупных сражений в дальнейшем не происходило до окончания войны. Однако уверенности у Антанты и Соединенных Штатов в способности Румынии

86

выстоять одной, когда Россия, по словам американского посла в Петрограде Д. Фрэнсиса, «стонет под собственной ношей», не существовало.

После Октябрьской революции Совнарком обратился ко всем воюющим странам с призывом о мире. Ясский кабинет встал перед выбором – что делать? Присоединение к переговорам в Брест-Литовске исключалось. Брэтиану избрал сепаратные действия. Союзные миссии выступили с резким протестом. «У меня, – вспоминал генерал Бертело, – впечатление обрушившегося удара. Я отправился к Брэтиану и в присутствии посланников с негодованием протестовал против совершенного в отношении союзников предательства». 7 декабря поступила телеграмма от Клемансо: «Французское правительство с негодованием протестует против перемирия, заключенного на Румынском фронте, расценивая его как капитуляцию» [17. P. 443–450]. Реакция других правительств Антанты была сходной. С точки зрения международного права Румыния нарушила условия конвенции от 14 (27) августа 1916 г., запрещавшей заключение сепаратного мира с неприятелем, и Антанта освобождалась от обязательства поддерживать румынские территориальные притязания.

Совершенно иная ситуация сложилась вокруг другой акции Брэтиану – вторжения в Бессарабию. Отступавшие оттуда российские войска не ожидали нападения на них «союзников». Одни части сдавали оружие, другие оказывали сопротивление, и тогда их обстреливали или загоняли солдат в концентрационные лагеря. Расправа с войсками недавнего союзника явилась прологом к вторжению в Бессарабию. В последние дни 1917 г. в Петроград стали поступать сведения о переправе через реку Прут и появлении в Бессарабии отдельных румынских отрядов. Совнарком реагировал быстро и решительно, потребовав прекратить нападения на отступающую российскую армию и очистить оккупированную территорию. Посланника К. Диаманди и еще четырех сотрудников румынской миссии отправили в Петропавловскую крепость. Дипломатический корпус выступил с протестом. Заключение дипломатов длилось одни сутки. Диаманди не замедлил пожаловаться на инфракцию международного права и перенесенные лишения: «Холодная, плохо освещенная камера для уголовников, железная кровать без простыни, на обед – несъедобная бурда в грязной жестяной миске с выщербленной деревянной ложкой» [18]. О вопиющей инфракции международного права в виде вторжения в Бессарабию он при этом умолчал.

Советская власть порвала с Румынией дипломатические отношения, но состояния войны не наступило. Бессарабия подверглась оккупации, но к ней приближались красные отряды. Путь им преградили австро-венгерские и немецкие войска, вторгшиеся на Украину.

Центральные державы требовали заключения мира. Взваливать на себя ответственность за поражение Брэтиану не желал и ушел в отставку под самым благовидным предлогом – вести переговоры с неприятелем должна не столь одиозная в его глазах фигура. Правительство вскоре возглавил прогермански настроенный консерватор А. Маргиломан. Король надеялся, что со своим давним приверженцем немцы поведут себя снисходительнее. Он ошибался.

Еще в феврале, при Брэтиану, фельдмаршал А. Макензен потребовал срочно заключить мирный договор. Военные представители Антанты в Яссах выступили против. Они полагали, что противник может рассчитывать лишь на немецкие и венгерские полки, ибо австрийские и турецкие находились в состоянии разложения и сражаться не будут. По подсчетам генерала Бертело, в распоряжении Макензена находилось 12 немецких дивизий ослабленного состава, без тяжелой артиллерии, переброшенной на Западный фронт. Туда же отправили всех солдат моложе 35 лет.

Остальные войска – 13 австро-венгерских дивизий, две турецкие и одну болгарскую он серьезной силой не считал. Боеспособных солдат у Макензена – 100 тыс.,

87

у румын – вчетверо больше. На кабинет министров подсчеты и уговоры представителей Антанты не действовали, в памяти был страшный разгром 1916 г. Генеральный штаб докладывал – возможность избавления отсутствует, союзники далеко. Коронный совет перед подписанием мирного договора заседал три дня. Ни один его участник не хотел связывать свое имя с его тяжелыми условиями, но никто не высказался за продолжение войны. Выступали для общественности и для «истории». Вслед за Брэтиану в отставку с поста премьер-министра ушел генерал А. Авереску. Договор, заключенный 7 мая 1918 г., пришлось подписывать убежденному германофилу А. Маргиломану. Бухарестский трактат состоял из 23 документов, порабощавших Румынию экономически и политически на 90 лет, ибо таков был срок его действия. Территориальное урегулирование сводилось к следующему. Болгария возвратила себе Южную Добруджу, отторгнутую у нее в 1913 г. с небольшой дополнительной полосой земли. В Северной Добрудже до гирла Св. Георгия в устье Дуная устанавливался кондоминиум (совместное правление держав коалиции, а практически германское). К Австро-Венгрии отошла широкая полоса земли вдоль границы с Румынией, включая основные перевалы Карпатских гор, всего около 5 тыс. кв. км., леса с ценными породами деревьев, соляные и угольные копи, месторождения нефти. Путь для вторжения в Румынию был открыт. Судоходство в низовьях Дуная было поставлено под немецкий и австрийский контроль.

Румыния обязалась демобилизовать большую часть своей армии. Она могла содержать восемь пехотных дивизий ослабленного состава, всего 20 тыс. солдат и офицеров пехоты плюс девять тыс. артиллеристов и 3 200 конников. Четыре дивизии по штатам военного времени, располагавшиеся в Бессарабии, сохранялись в целости и неприкосновенности, ведь против советских республик подписавшие договор стороны собирались действовать совместно.

Экономические статьи трактата иначе как грабительскими назвать нельзя. Правительство Маргиломана обязалось возместить оккупантам содержание их войск, выкупить выпущенные ими в обращение боны, возместить убытки жителям держав Центра за утраченную ими собственность, все это на сумму приблизительно в 5–6 миллиардов лей. По немецким данным, отнюдь не преувеличенным, из Румынии было вывезено в 1916–1918 гг. 2,3 млн тонн зерновых, 90 тыс. голов крупного рогатого скота, 20 тыс. овец, 1,1 млн тонн нефти, 200 тыс. тонн древесины, 100 тыс. тонн соли и т.д. Ежемесячное потребление оккупационными войсками мяса составляло 13 тыс. голов крупного рогатого скота и более 60 тыс. овец. Плюс поток посылок, отправляемых голодающим семьям [19. S. 15].

Договор был утвержден парламентом, бойкотировали процедуру сторонники Брэтиану. Но король Фердинанд его не ратифицировал и не понес за то наказания. Центральные державы изнемогали в войне. Весной 1918 г. германское командование предприняло последнее отчаянное наступление в Северной Франции. В бой шли юнцы досрочных призывов. И оно захлебнулось в крови. Граф Отто-кар Чернин после разрыва с Румынией занял пост министра иностранных дел Австро- Венгерской монархии и 1917 г. провел в поисках мира. Однако добиться серьезных уступок от правительства Австро-Венгрии он не смог. 8 августа 1918 г. именуется черным днем немецкой армии, даже упрямое ее командование осознало, что конец близок. Победоносный для стран Антанты и Соединенных Штатов исход войны стал очевиден. В сентябре начался распад коалиции Центральных держав, из войны вышла Болгария, в октябре капитулировала Турция, последние дни доживала Габсбургская монархия. Славянское и румынское население Венгерского королевства выражало желание объединиться с соотечественниками.

Над правительством Маргиломана нависли грозовые тучи. Всем было ясно – не этим капитулянтам под силу отстаивать интересы страны на мирном конгрессе.

88

От Балкан к Дунаю, почти не встречая сопротивления, продвигались силы Антанты.

4 ноября в Молдове приземлился французский самолет с румынским посланником в Париже В. Антинеску на борту. Он имел поручение от Клемансо, адресованное королю и Брэтиану – пора выступать. Немцы начали эвакуацию из Румынии, Макензен просил неприятеля не препятствовать выводу подчиненных ему войск, дабы избежать кровопролития.

6 ноября король отправил в отставку кабинет Маргиломана, сообщив тому, что действует по совету посланников Антанты. Новый кабинет возглавил К. Коан-да, но он лишь прикрывал своим генеральским мундиром возвращение к власти Брэтиану. 9 ноября войска Антанты под командованием А.М. Бертело начали переправу через Дунай. В тот же день румынское правительство предъявило фельдмаршалу Макензену ультиматум с требованием покинуть Румынию в 24 часа. Выполнить его было практически невозможно. Макензен спешно выводил войска из страны. Их никто не преследовал. 10 ноября истек срок ультиматума, а в 11 часов утра 11 ноября 1918 г. по парижскому времени было заключено Компьенс-кое перемирие. Первая мировая война закончилась. Бывший депутат парламента К. Канчиков изливал свои чувства в дневнике: немец, побитый на западе, скованный по рукам и ногам, молит о перемирии, а в Яссах вдруг проявляют решимость и воинственность. В этом есть что-то смешное [20]. Совет министров, который вскоре возглавил И. Брэтиану, спешил ковать железо, пока горячо. 1 декабря 1918 г., после многолюдного митинга в Альба Юлии было объявлено о вхождении Трансильвании в Румынию.

О Бессарабии следует сказать особо.

Советская власть установилась в краю в конце 1917 г. Вхождение его в состав Российской федерации считалось само собой разумеющимся. 21 декабря (3 января 1918 г.) на собрании гарнизона Кишинева с участием молдавских формирований было принято обращение «Ко всей революционной демократии Российской республики» с криком из глубины души, что Бессарабия не желает никаких отделений от России, никакой румынизации или украинизации, а желает жить свободной самостоятельной жизнью, входя в семью великой, неделимой федеративной республики [21. C. 189].

Молдавские националисты образовали 21 ноября 1917 г. (ст. ст.) Сфатул цэрий (Совет страны). В румынской историографии он представляется организацией, выражавшей волю всего населения. С подобной трактовкой согласиться нельзя. Даже городская дума столицы Кишинева не сочла нужным иметь представителя в Сфатуле. Молдаване по численности не составляли в то время и половины жителей Бессарабии, но из 150 мест в Совете им принадлежало 105, они были не избраны, а делегированы различными молдавскими обществами. На первых порах Сфатул, сознавая слабость своих позиций, вел себя осторожно. В его документах фигурировал тезис о созыве Учредительного собрания как органа власти. Председатель И. Инкулец объявил слухи о надвигающейся румынской интервенции «вздорными», «совершеннейшим абсурдом» и «провокацией правых сил».

Но 3 (16) января 1918 г. Совет министров Румынии принял решение о занятии Бессарабии. Посланники держав Антанты объявили оккупацию чисто военной мерой с целью обеспечить функционирование русско-румынского фронта без всякого намерения оказать влияние на судьбу Бессарабии. Командующий оккупационными войсками генерал К. Презан утверждал то же самое в объявлениях, расклеенных в бессарабских городах и селах.

Через реку Прут переправились четыре румынские дивизии, 50 тыс. солдат и офицеров. Верховное немецкое командование, по свидетельству генерала Э. Лю-дендорфа, не возражало против присоединения Бессарабии к Румынии. Бои с советскими войсками, в том числе состоявшими из молдаван, продолжались до

89

весны. Об упорстве оказанного интервентам сопротивления свидетельствует тот факт, что генерал Авереску во время краткого пребывания на посту премьер-министра счел нужным пойти на переговоры с российской стороной. По договоренности, достигнутой 5–9 марта, Румыния обязалась вывести войска из Бессарабии в течение двух месяцев, оставив десятитысячный отряд для охраны железных дорог, административные и судебные функции переходили к местным выборным властям, поддержание порядка поручалось милиции, румынские органы обязывались не вмешиваться во внутренние дела и не производить арестов. Ясское правительство обязалось не предпринимать никаких враждебных действий против России [22].

Соглашение оказалось маневром румынской стороны и не было выполнено.

1 ( 14) февраля 1918 г. В.И. Ленин предписал войскам, занявшим Киев, действовать как можно энергичнее на Румынском фронте [23. C. 41]. Однако путь им преградили армии Германии и Австро-Венгрии, вторгшиеся на Украину.

Правительства Великобритании, Франции и Италии, с Россией в войне не находившиеся и заверявшие ее в дружеских чувствах, отторжение от нее части территории одобрили. Официальное оформление этой позиции произошло несколько позже.

На Парижский мирный конгресс 1919 г. И. Брэтиану, снова премьер-министр, прибыл во главе румынской делегации. Встретили его сдержанно и даже холодно. Министр иностранных дел Франции Э. Пишон предупреждал: «Соглашение от 27 августа 1916 года с правовой точки зрения перестало существовать после заключения с нашими врагами Бухарестского мирного договора». Большая четверка великих держав, верховодившая на конгрессе, отказывалась быть поставленной перед свершившимися фактами: «Мы заявляем, что любые попытки предвосхитить решение мирной конференции, захватить или оккупировать вооруженными силами какие-либо земли не будут способствовать делу тех, кто прибегает к подобным методам, а, напротив, чреваты нанесением им вреда в глазах союзников». Румыния рассматривалась не как союзник, а как примкнувшее государство, т.е. без наличия каких-либо обязательств в отношении его. Многословные разъяснения, что Румыния и после примирения с противником как бы продолжала оставаться в союзе, на партнеров не действовали: «Аннексия территорий, о которых идет речь, не может быть провозглашена Румынией единолично, а может быть подтверждена лишь мирным договором!» [24. P. 1294]. Недовольство вызывало посягательство на сербские земли в Банате. Сербия была стойким и верным союзником в годы войны. На заседании Совета четырех президент США В. Вильсон демонстративно уселся среди сербских представителей.

Еще 13 ноября 1918 г. состоялось заключение договора Антанты с венгерским правительством графа М. Каройи, по которому демаркационная линия с Румынией устанавливалась по реке Муреш, т.е. восточнее намеченной в августовской конвенции 1916 г. По пути в Париж румынская делегация остановилась в Белграде, и принц-регент Александр заявил Брэтиану, что Сербия в соглашении 1916 г. не участвовала и его не признает.

В Париже Брэтиану пришлось смириться с тем, что Румынии предоставили два места на конгрессе, в то время как великие державы имели по пять мест. Он жаловался: с Румынией обращаются как с бедолагой, достойной жалости, а не как с союзником, заслуживающим справедливости.

В истории, однако, несомненно действует такой фактор, как везение. События развивались по сценарию 1919 г. В ходе Гражданской войны в России наступил перелом, советская сторона явно одерживала в ней верх. В марте месяце в Венгрии мирным путем установилась советская власть, гидра большевизма проникла в Центральную Европу. Среди ее противников воцарилась тревога – уж не собираются ли большевики учинять мировую революцию? Иностранная интервенция

90

потерпела провал, экипажи французских военных кораблей в Черном море подняли восстание. В Великобритании зарождалось движение под лозунгом «Руки прочь от России».

Две французские дивизии – вот все силы, которыми располагала Антанта в Центральной Европе. И тут, как нельзя более своевременно, Брэтиану выступил с предложением услуг: румынские войска уже держат оборону на Днестре и готовы выступить в той же роли в бывшей Австро-Венгрии. Выступая в Совете десяти, он взвалил всю вину за прежние румынские неудачи в войне на Россию и уверял, что Румыния действительного мира с врагом не заключала. В особую заслугу себе он поставил борьбу с большевизмом и оккупацию Бессарабии. По словам американского исследователя Ш. Спектора, Брэтиану не прикрывался больше маской скромной вежливости, словесного признания высоких принципов. Он отбросил в сторону притворство и выложил все карты на стол [25. P. 94]. Ллойд-Джордж в раздражении сравнил Брэтиану с разбойником, выжидающим удобный случай для того, чтобы стащить территорию. Но на том его протесты и завершились. Задуманный было план – учинить общий поход против мятежных мадьяр провалился. Единственными добровольцами выступали румынские правители. Их поддерживала когорта влиятельных военных во главе с маршалом Ф. Фошем, которым было безразлично, кто займется этим делом. 10 апреля Брэтиану передал в Бухарест утешительную весть: «Французы наконец-то разобрались в ситуации и роли в ней Румынии». Он обещал, что «Великая Румыния превратится в бастион против большевистской России и коммунистической Венгрии» и получил согласие на искоренение советов в центре Европы. Высокопоставленное лобби под руководством Фоша действовало вовсю. Генерал Бертело заверял военного министра, что Франция обретет в новой Румынии подлинную колонию в 15 млн человек, где «мы будем чувствовать себя как дома».

26 марта венгерские войска вступили в Словакию, и обстановка накалилась еще больше. 7 июля румынская армия пересекла демаркационную линию и 3 августа заняла Будапешт. Протест народного комиссара по иностранным делам Г.Д. Чичерина произвел впечатление, обратное желаемому в Москве. Интервенты обирали оккупированную страну столь усердно, что Верховный совет Антанты пытался (безрезультатно) умерить их пыл. В Румынию вывозились транспортные средства, скот, лошади, сельскохозяйственный инвентарь, железнодорожное оборудование и даже имущество детских садов. Брэтиану вновь подал в отставку. Ответственность за мрачные деяния он перекладывал на других и вопреки здравому смыслу стремился сохранить разграничение с Венгрией по линии, зафиксированной в утратившей силу августовской конвенции 1916 г. Расстался с властью он не надолго, лишь на время, потребное для заключения мирного договора. Ситуация благоприятствовала осуществлению румынских притязаний. Терпеть установление коммунистического режима в центре Европы руководство Антанты не собиралось. Очередной премьер-министр в Бухаресте А. Вайда-Воевод выразил согласие на установление границы с Венгрией, намеченной большой четверкой, при условии признания вхождения Бессарабии в состав Румынии. 4 июня 1920 г. в Трианоне был заключен договор с Венгрией на указанных условиях. 28 октября в Париже был подписан соответствующий протокол, но без участия США. Государственный секретарь Бейнбридж Колби отказался санкционировать расчленение России «без согласия ее народа». «Я склонен инструктировать посла Уоллеса, что мы не подписываем договор относительно Бессарабии». Резолюция президента Вильсона на его докладе гласила: «Я полностью разделяю Ваши взгляды и надеюсь, что Вы отправите предложенную Вами инструкцию. В. В.» [25. P. 94]. Японское правительство протокол не ратифицировало, так что решение об отторжении от России этой области приняли три державы: Англия, Франция и Италия (не считая Румынии), ни одна из которых в войне с советской властью не находилась.

91

В июле 1920 г. по Трианонскому договору пограничная линия была утверждена [26]. Россия и Украина, а в дальнейшем СССР никогда не признавали законность этой меры. Но ждать возвращения Бессарабии пришлось 20 лет.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ).

2 Die Grosse Politik der Europaischen Kabinette. Berlin, 1921. B. 3.

3. Российский государственный военно-исторический архив.

4. Виноградов В.Н. Румыния в годы Первой мировой войны. М., 1969.

5. Adevarul.

6. Краткая история Румынии. М., 1987. С. 289; «Actiunea». 1916. 3 VI.

7. Dreptatea. 1916. 13 VI.

8. Iasul. 1916. 22 III; Argus. 1916. 28 V, 15 VII. 9. Epoca. 1916. 21 IV.

10. Красный архив. 1929. T. 3. C. 70; T. 29. C. 2.

11. Bonsel St. Suitors and Supplements. New York, 1945. P. 1714; Никольсон Г. Как делался мир в 1919 году. М., 1945. C. 198.

12. Pingaud A. Histoire diplomatique pedant la grande guerre. Paris, 1939. Vol. 2. P. 193.

13. The Times History of the War. London, 1917. Vol. 11. P. 210; Людендорф Э. Мои воспоминания. М., 1924. Т. 1. С. 269.

14. Iordache A. I.I. C. Brătianu. Bucureşti, 1994. P. 310; Воспоминания Гинденбурга. Пг., 1922. С. 23.

15. Стратегический очерк войны 1914–1918 гг. Румынский фронт. М., 1922.

16. Mosoloff A.A. Ma mission en Roumanie // Biblioteca Academiei Romane. F. Arhiva Palatului. M. 20. № 7.

17. Marghiloman A. Notе politice. Bucuresti, 1925. Vol. 3.

18. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 5. Оп. 1918. Ед. хр. 1807.

19. Botneman E. Der Frieden von Bukarest 1918. Frankfurt am Main, 1978. S. 15–17.

20. С ancicov V. Impresiuni şt păreri personale. Bucureşti, 1921. V. 2. P. 655.

21. Левит И.Е. Молдавская республика, ноябрь 1917 – ноябрь 1918. Кишинев, 2000. С 189.

22. За балканскими фронтами Первой мировой войны. М., 2002. С. 350; Документы внешней политики СССР. М., 1957. Т. 1. С. 210–221.

23. Ленин В.И. ПСС. Т. 50. С. 41.

24. 1918 la romani. Bucuresti, 1983. Vol. 2.

25. Spector Sh. Rumania at the Paris Peace Conference. New York, 1967.

26. US National Archives. 671-014/ Bessarabia.

92