You are here

Мобильность и трансграничные миграции румын в сербском Банате

Category: 

Сикимич Б. Мобильность и трансграничные миграции румын в сербском Банате // Славяноведенье, 2014, № 3. СС. 40-58.

В статье делается попытка объяснить динамическую модель, в которой мобильность индивидов в рамках сельской общности является константой. Эта модель получена в результате недавних качественных полевых исследований1 банатских румын. Результаты этих исследований можно использовать для нужд различных гуманитарных наук, в основном – лингвистических. Наряду с динамической моделью исследуемой общности рассматривается и фигура самого исследователя.

Так, во время одного из своих первых полевых исследований, проведенного в Банате в румынском селе Владимировац (рум. Petrovasâla) в 2004 г., А. Сореску-Маринкович, интересующаяся антропологическими подходами в лингвистике и участвующая в процессе научной мобильности, отметила несколько аспектов, которые в позднейших полевых исследованиях оказались весьма значимыми в интервью-биографии открытого типа: собеседники говорят о своих поездках за границу, о жизни в Белграде, о визитах к родственникам в Тимишоару и о времени, проведенном во Франции и в Америке. Исследователю остается в этом случае постулировать локальный концепт «быть дома», что подразумевает семейные воспоминания о переселении предков во Владимировац и о строительстве первых


* Сикимич Биляна – сотрудник Института балканистики САНИ (Белград).

1 Существуют количественные и качественные полевые исследования. Эти термины распространены в англосаксонской социолингвистике и антропологической лингвистике. Количественные исследования проводятся с использованием закрытых вопросников (подразумевающих ответы по системе да/нет и под.), эти исследования проводят социолингвисты с использованием статистических методов, поскольку важно репрезентативное число информантов. Антропологическая лингвистика работает с открытыми интервью. В отличие от количественных исследований здесь вместо термина «информант» используется термин «собеседник». Роль исследователя заключается в сотворчестве с собеседником. Количество собеседников не регламентируется.

40


домов (исторические источники относят это событие к 1808 г.). Автор рассматривает различные типы ухода из сельской общины [1. S. 20–21].

Автор данной статьи предлагает лингвистам и антропологам, исследующим эту область, возможные направления при формировании их целей и методов в соответствии с реальностью полевого исследования. Исследователь должен обладать необходимым предзнанием (хотя и не должен быть так называемым инсайдером), чтобы в процессе самой работы смочь разглядеть новую, неисследованную тему, которая на микроуровне, на уровне конкретного собеседника дает представление о динамике общности.

Вопросы миграций и мобильности в равной степени относятся к политическим наукам, демографии, историографии, социологии или антропологии, но могут быть также предметом интереса лингвистов, занимающихся качественными полевыми исследованиями. Темы трудовой миграции за границу во второй половине XX в. вновь оказались в фокусе общественных и гуманитарных наук в Сербии (в качестве иллюстрации нужно упомянуть антропологические исследования [2–7]). Большинство исследований в области гуманитарных наук в Сербии посвящено статусу мигрантов в принимающей стране, лишь в редких случаях уделяется внимание тому, чтó остается в сообществе, когда мигранты на время или навсегда покидают его. Исследование «не-эммигрантов» имеет большое значение при изучении миграций, поскольку миграция затрагивает также то общество, которое мигранты покидают [8. C. 22]2.

Демографы и статистики согласны с тем, что количество и структуру мигрантов, уезжающих за границу, трудно проследить, и все же результаты переписи 2002 г. показывают, что из всего населения Воеводины за границей пребывало в том или ином статусе (временно или на постоянной основе) 70 тыс. человек [10. S. 81]. Доступные данные переписи населения в Республике Сербия 2011 г. демонстрируют соотношение числа «лиц, находящихся за границей», к общему количеству жителей в населенном пункте, которое во многих селах, где румыны являются большинством, составляет 20–30%: например Стража – 211 : 752, Рити-шево – 200 : 696, Локве – 374 : 2091, Гребенац – 472 : 1292, Войводинци – 61 : 389 и т.д. Подобное же соотношение намного ниже в населенных пунктах Воеводины, в которых румыны не составляют большинство (см. [11]).

При исследовании мобильности банатских румын важными являются другие типы трудовой миграции, которые в данной статье не рассматриваются: миграции из села в город, дневная трудовая миграция или актуальная в прошлом скотоводческая миграция [12. S. 146–166]. Традиционные направления скотоводческих миграций были изменены в 1918 г. после установления новых границ. Полевые исследования банатских румын, которые этнолог М. Малуцков проводил с середины XX в., показали, что во многих населенных пунктах еще жива была традиция, согласно которой предки румын пришли в Банат в поисках пастбищ для овец, и, таким образом, банатские румыны являются потомками тех пастухов, которые спустились в банатскую долину с гор. Однако в XIX и особенно в XX в. банатские пастбища были перепаханы, что повлекло за собой изменения в способах занятия скотоводством. Тем не менее еще в середине XX в. пастухи из многих населенных пунктов водили своих овец на довольно отдаленные пастбища, например пастбища населенного пункта Бегейци находились в окрестностях Конака, Хайдучицы и Маргиты (30–50 километров по прямой линии [12. S. C. 152–153].

Настоящая статья стремится показать возможности применения полевого исследования с использованием антрополого-лингвистического подхода при изуче-


2 Исключением являются исследования вернувшихся мигрантов или детей мигрантов, оставленных на попечение близким родственникам. В 1970-е годы были опубликованы социологические исследования о детях, родители которых работали за границей; в этом случае о детях заботились родственники (подробнее см. [9. C. 19–21]).

41


нии миграций и мобильности и опирается на исследования [13; 14]3. В качестве дополнительного материала в статье использованы интервью, проведенные для изучения гендерных явлений [15]. Эти материалы восполняют недостатки в существующих материалах Института балканистики САНИ, которые содержат меньше интервью с образованными слоями населения именно из-за первоначально узко заданных рамок исследования: преследовались сугубо лингвистические цели – документирование местных говоров.

Сербия: трудовая миграция

Рассматривая современные трансмиграционные процессы в Сербии, историк П. Маркович исходит из различных традиций исследования трудовых миграций, которые унаследовала современная Сербия, и из различий между традициями в бывших австро-венгерских и османских землях [9]. Первая традиция соотносится с формами миграций, типичными для Центральной, Восточной и, возможно, Южной Европы. В свое время миграционные потоки из этих земель были направлены в Северную и Южную Америку, речь здесь идет в основном о длительной миграции. В соответствии с другой традицией, типичной для Восточной Сербии и Македонии, трудовая миграция была направлена к плодородным регионам Османской империи и соседних стран4. В основном была распространена сезонная миграция, характерная, однако, для определенных географических областей. Некоторые этнические и региональные группы традиционно склонны к трудовым миграциям, так Маринкович отмечает влахов Северо-Восточной Сербии и шопов, населяющих пограничье Болгарии, Македонии и Сербии.

Направления трудовой миграции несколько меняются в межвоенный период: исчезают сезонные внутрибалканские миграции, а эмиграция за океан продолжается; темпы ее замедлились после экономического кризиса 1929 г. В межвоенный период страны Западной Европы также становятся целью трудовых мигрантов из Сербии. Представители национальных меньшинств в Королевстве Югославия составляли от одной трети до половины всех переселенцев за океан [18. S. 75].

После Второй мировой войны легальная миграция была запрещена. После либерализации режима и начала выдачи паспортов в первой половине 60-х годов XX в. трудовая миграция стремительно возрастает. Миграция рабочей силы больше всего распространена в традиционных эмиграционных областях среди традиционных групп мигрантов. Так, в Северо-Восточной Сербии (с многочисленным влашским населением) была самая большая доля мигрантов в Сербии (10–15%). Маркович предполагает, что среди цыган также было много мигрантов, но, как и влахов, их достаточно трудно статистически проследить5 [9. S. 9].

Клубы югославских рабочих, экономических мигрантов, в Западной Европе были организованы «в духе братства и единства», а клубы, организованные по национальному принципу, югославская политика не поддерживала [20. S. 135]. С падением коммунизма изменилось и восприятие мигрантов: в языке появляется термин «диаспора», которым следует обозначать эмигрантские сообщества. Меняется и социальная структура мигрантов в 1980-е и особенно в 1990-е годы: из Сербии из-за тяжелой политической и экономической ситуации, вызванной войной, уезжают специалисты, студенты.


3 В этих работах речь идет о том, что при изучении мигрантов, представителей национальных меньшинств (как, например, румын из сербской части Баната), можно говорить о «трех родинах», т.е. о специфической миграционной системе группы представителей национального меньшинства, члены которой мигрируют в двух направлениях – и на Восток, и на Запад.

4 Об этом типе трудовой миграции на Балканах более подробно см. [16; 17].

5 Культурная и этническая идентичность цыган-гастарбайтеров из Миничева (Восточная Сербия) анализируется в антропологической работе А. Банич-Трубишич [19].

42


Одной из важных отличительных черт миграций является сфера инвестиций, отличающаяся в основном потребительством, а не предпринимательством. Рабочие-мигранты в Сербии выделяются тем, что вкладывают непродуктивные инвестиции в строительство домов, также следует упомянуть и другие непродуктивные вложения средств, осуществляемые для того, чтобы получить более престижный личный/семейный статус в том сообществе, из которого они уехали: установка памятников на могилах и организация массовых зрелищных мероприятий – помолвки, венчание, крестины или день рождения. Все эти мероприятия значительно расширяют узкие семейные круги (ср. [3; 21–23]).

В этнологических, антропологических и лингвистических исследованиях в основном внимание уделяется сербам, проживающим в диаспоре6. Географ Б. Букуров на основе статистических данных первой половины 70-х годов XX в. показывает этническую структуру рабочих из Воеводины, «временно трудоустроенных за границей» (термин характерен для того периода социалистической Югославии) [25]. Больше всего мигрантов в общих цифрах было среди сербов, затем следуют венгры, хорваты, румыны и словаки. Процентное же соотношение было совсем другим: по отношению к общему числу представителей этнических групп больше всего иммигрантов было среди румын (9,32%), затем следуют хорваты, куда включены и буневцы (3,97%), венгры (3,92%), словаки (3,20%), и на последнем месте – сербы (2,27%). Отсутствуют данные о воево-динских цыганах и баняшах7, однако ясно, что часть баняшей была отнесена к румынам8.

Серьезные исследования трудовой миграции представителей национальных меньшинств современной Сербии посвящены косовским албанцам [27–32] и вое-водинским венграм [33–35]9. Что касается румыноязычных общин Сербии, здесь в основном проводились исследования трудовой миграции влахов и, реже, баня-шей (например [37–42]). Влахи остаются «невидимыми» даже в современных исследованиях постюгославских миграций. Например, Я. Дахинден исследует албанцев и сербов, проживающих в Швейцарии, к сербам исследователь причисляет и одного влаха из влашского села Рановац; в этом и заключается «невидимость влахов» [31. S. 251].

Трансграничные миграции банатских румын

Для понимания истории миграций и мобильности важным событием является установление границы после окончания Первой мировой войны и разделение Баната на три части. Территориальные претензии между двумя государствами – Королевством Румыния и Королевством сербов, хорватов и словенцев – решены на парижской конференции 1919 г. В результате проведения границ в сербской части Баната оказались 65 000 румын. Это было в основном сельское населе-


6 Например, недавнее этнологические исследование Г. Благоевич посвящено вопросам этнично-сти верующих сербских православных приходов в Калифорнии [24], а в исследовании Г. Неделько-вича [6] идентичность мигрантов рассматривается с точки зрения экономических связей.

7 Баняши, этническая группа румыноязычных цыган, частично принадлежат к румынской традиционной культуре. В новой переписи населения, проведенной в 2011 г., эта группа первый раз включена в список при исследовании национальной принадлежности в Сербии [26. C. 11].

8 В исследовании упоминается община Апатин, в которой, по данным переписи 1971 г., проживало 1427 румын. В Апатине румыны «нашли работу во вторичных, третичных и других отраслях, много румын было занято на кирпичном производстве. Вероятно, поэтому показатель эмиграций самый низкий» [25. C. 151]. Таким образом, несмотря на основную цель – показать этническую специфику мигрантов – из-за некритического отношения к данным переписи в этом исследовании затемнены данные о группах, для которых характерна этническая мимикрия, как, например, для баняшей в Апатине.

9 Эта тема нашла отражение в литературе, например в романе Мелинды Надь Абоньи о трудовой миграции воеводинских венгров [36].

43


ние, большая же часть образованных слоев общества переселилась в Румынию. Поскольку сейчас все еще недоступны данные по этнической принадлежности в переписи, проведенной в Сербии в 2011 г., необходимо напомнить, что в переписи 2002 г. зафиксировано 30 419 румын в Воеводине (во всем регионе, а не только в Банате), а в Сербии всего – 34 576 румын.

Литература о трудовой миграции и других типах мобильности румын в сербском Банате весьма скудна. Наряду с глобальным трудом – историей румын в сербском Банате до начала Второй мировой войны, принадлежащим Г. Попь [43], весьма полезной является монография историка М. Мэрана, посвященная культурной ситуации румын в Банате в период агитпропа [44]. Немного сведений можно найти и в существующих монографиях о тех населенных пунктах, в которых румыны составляют большинство. По данным М. Мэрана, румынская миграция на «Запад» на протяжении XX в. проходила в шесть этапов, а некоторые отдельные случаи зафиксированы и во второй половине XIX в. Можно предположить, что банатские румыны, по всей видимости, и в период существования Австро-Венгрии, мигрировали в поисках работы. Хронология миграций румын из Баната следующая [45]: 1) начало ХХ в. – Первая мировая война; 2) межвоенный период; 3) Югославия в период 1945–1965; 4) период 1965–1975; 5) период экономического благополучия в Югославии (1975–1991); 6) период кризиса и распада Югославии с 1991 г. и до сегодняшнего дня.

М. Мэран констатирует [45. Р. 10–11], что процесс эмиграции румынского населения из Баната в страны Северной Америки начался до Первой мировой войны и продолжался в межвоенный период; статистические данные о массовости этих миграций не совпадают, так, по одним источникам, в период с 1918 по 1927 г. в Америку переселились 367 румын, а по другим – 107910.

Отдельную группу мигрантов составляют румынские оптанты, которые в 1920-х годах переселились в Румынию; надежных данных об их количестве также нет11. В Румынию переселись 72 учителя с семьями и другие представители интеллигенции (адвокаты, врачи, чиновники). Приезд учителей из Румынии по контракту в румынские населенные пункты в Банате после 1935 г. может восприниматься как своеобразная разновидность академической мобильности12.

Несколько позднее, начиная с 1930 г., происходит эмиграция приблизительно 500 бедных румынских семей в Добруджу (65 – из села Локве, более десяти – из Селеуша, Барица, Николинца, Алибунара, Владимировца, Малого и Великого Торка, ср. [44. S. 11]).

Историк Г. Попь отмечает, что в межвоенный период приблизительно 200 ба-натских румын получили среднее и высшее образование в Румынии [43. Р. 200]. Югославские власти чинили им разные препятствия, например при выдаче паспортов и признании дипломов. По этой причине румынские студенты из Баната, находясь на обучении в Румынии, организуют в 1923 г. сообщество [50. Р. 127– 129; 43. Р. 201]. Точных данных о банатских румынах, получивших высшее образование в Румынии после Второй мировой войны, практически нет, и подобные исследования до сегодняшнего дня не публиковались ни в Сербии, ни в Румы-


10 Данные о румынах в США можно найти в многочисленных местных публикациях, из которых многие доступны в Интернете. Румыны-переселенцы в основном рассматриваются как единая этническая группа, при этом без внимания остается страна происхождения мигрантов.

11 А. Божин [46. Р. 45], анализируя социальные преобразования в румынском селе Селеуш в период после Первой мировой войны, отмечает тот факт, что представители национальных меньшинств не могли участвовать в выборах конституционной скупщины, их не затронула аграрная реформа, последствием чего явилась эмиграция тридцати семей из Селеуша в основном в Румынию (села Жадна и Фибис в области Тимиш) и в Америку.

12 Роль и значение учителей, работавших по контракту в румынских школах в Банате, оказались очень важной темой для исследователей румынской культуры [43. Р. 193–197; 47; 18. Р. 254–257; 48; 49. Р. 258–263].

44


нии13. Данные об образовании румын можно найти в источниках другого рода, например в биографиях выдающихся воеводинских румынских интеллектуалов [52]14, в автобиографических воспоминаниях [53; 54. Р. 78–81]. С другой стороны, существуют систематизированные историографические данные об истории школ с румынским языком обучения в Воеводине [45; 49], о педагогическом училище по подготовке воспитателей с румынским языком преподавания в городе Вршац, а также о кафедре румынского языка и литературы в Белграде и Новом Саде; отмечается, что количество студентов на этих кафедрах значительно выросло после революции в Румынии [49].

В качестве одной из трех основных причин сокращения числа румынского населения в Воеводине Т. Спэриосу упоминает трудовую миграцию 60–90-х годов XX в.: по данным переписи 1981 г. количество румын, работавших за границей, составляло 10,15% от всего румынского населения в Воеводине [55. Р. 172]. Согласно статистике, в 1986 г. трудовая миграция за границу после войны из села Локве прошла две фазы: первая фаза – 1964 г., вторая – период 1968–1970 гг. Из 894 жителей более половины эмигрировали в США (495), в Швейцарию (266), Австралию (44), Австрию (30), Германию (30), Швецию (16) и в другие страны [50. Р. 166–167]15.

Сейчас только на различных мероприятиях, чаще всего – протокольного характера, упоминаются выдающиеся члены этой общины, сделавшие успешную карьеру за границей – либо в Румынии, либо в США [57. Р. 379], однако серьезных попыток воеводинских румын установить отношения с членами общин эмигрантов не происходит. В сфере культуры выдающуюся карьеру поэта и переводчика сделал Йон Милош из Сарчи/Сутьески, который в 1959 г. переехал в Швецию16. Из некоторых румынских сел, как, например, Янков Мост, в 60-е годы XX в. переселение за границу было незначительным по сравнению с переселением в города (в Зренянине в 2005 г. проживали около 80 семей из Янкового Моста [58. Р. 180]). В монографии, посвященной селу Локве, есть статистические данные о миграции в города: из 287 жителей, которые переселились в города, больше всего проживало в городе Вршац, далее по количеству переселившихся жителей следуют Нови Сад, Панчево, Кикинда, Алибунар, Белград и др. [50. Р. 165–166]. Этнографические исследования процессов переселения румын в город Вршац в 1967 г. показали, что открытие гимназии и педагогического училища с румынским языком обучения в послевоенный период стало одной из причин увеличения числа румын [59]. При рассмотрении миграции из села в город исследователи, сами являясь инсайдерами, утверждают, что некоторые представители румынской интеллигенции не включены в «общественно-политическую жизнь» румын, тем не менее, результаты их профессиональной деятельности ценятся высоко [60; 61].


13 В монографии М. Перишича [51] рассматривается плановое формирование «югославской интеллигенции» в университетах Франции, Чехословакии и СССР в период 1945–1958 гг.

14 По данным монографии Рошу [52] после Второй мировой войны высшее образование в Румынии получили многие современные представители воеводинской румынской интеллигенции: М. Баба Войнович, В. Барбу, Й. Булик, П. Кэрду, И. Дежан, И. Флора, Н. Фрэцилэ, М. Ианеш, С. Ла-заряну, И. Леля, Г. Лифа и многие другие.

15 Существуют историографические данные из разных источников, как, например, информация о группе нелегальных мигрантов из банатского села Владимировац: речь идет о группе из семи человек – двух семьях, перебежавших в Италию в августе 1962 г. Эта группа некоторое время находилась в лагере для беженцев, а затем одни перебрались в Канаду, а другие – в Австралию и Швецию. Через этот лагерь для нелегальных мигрантов в Италии в 1962 г. прошло несколько десятков румын из Владимировца. В начале 1960-х годов нелегальное пересечение границы считалось предательством, хотя в работе [56] о членах группы говорится как об обычных экономических мигрантах.

16 Положение человека, представителя национального меньшинства в эмиграции, который «нигде не дома», нашло отражение в поэзии Иона Милоша, ср. стихи из его цикла «В стране» («În țara»): «В Югославии я не был югославом, в Швеции я не швед, в Румынии я румын из-за границы».

45


Для всеобъемлющего анализа трудовой миграции этнических меньшинств в современной Сербии необходимы серьезные демографические и социологические исследования. Количественные демографические данные о некоторых румынских населенных пунктах все же существуют: так, анализ процесса деградации сельских пограничных населенных пунктов в окрестностях города Вршац показывает, что процент населения, которое участвует во внутренних миграциях, в румынских селах Марковац составляет 18,2%, а в Сочице – 22,37%. Этот тип мобильности самый распространенный у румын, в нерумынских населенных пунктах в данной области он значительно ниже [62. Р. 5].

Антрополого-лингвистический подход при изучении трудовой миграции румын

Говоря о антрополого-лингвистическом подходе, необходимо напомнить, что исследовательская команда Института балканистики в методологическом плане относится как к славистике, так и к балканистике. На анализ результатов полевых исследований влияют славянская диалектология и этнолингвистическая география17. Большинство интервью во время полевых исследований было полуоткрытого типа, поскольку они чаще всего (но не обязательно) проводились для реконструкции традиционной культуры на местном говоре собеседника, а также для академических целей и для будущих архивов. Часто сам исследователь давал возможность собеседнику говорить на спонтанно выбранную тему, время от времени делая попытки вернуться к основным темам из вопросника [64]18.

Сравнительно недавно сформировался интегрированный подход к румынским говорам в Сербии, и сегодня утвердилось мнение о «трех группах, говорящих на румынском языке». Помимо банатских румын речь идет о влахах Северо-Восточной Сербии и баняшах, представителях еще одной этнической группы – носителей румынского языка и – в большей части – румынской традиционной культуры. Сореску-Маринкович по результатам собственных исследований [69] включила в эти три первоначальные румыноязычные группы еще две: первую составляют румынки из Румынии, вышедшие замуж в Сербии, а вторую – сезонные рабочие из Румынии, которые иногда проводят достаточно длительное время в сельскохозяйственных имениях. К данной достаточно расширенной группе, говорящих на румынском языке, я отношу и билингвальных (зачастую многоязычных) ба-натских цыган, проживающих в румынских селах [70]. Своеобразную румыно-язычную трудовую миграцию в Банате представляют в последнее время цыгане, переселившиеся из Румынии ради торговых целей (например, габори19 в городе Панчево). В городе Панчево (Банат) сейчас происходит открытие «румынства» среди потомков арумын с целью сохранения языка в рамках специализирован-


17 Обе эти дисциплины вплоть до недавнего времени использовали структуралисткий и статичный подходы. Этнолингвистика в славянских научных сообществах, точнее, московская этнолингвистика, ориентирована на реконструкцию «этнографического состояния начала ХХ в.» в условиях автохтонных статичных населенных пунктов, т.е. имеются в виду села, в соответствии с конструктом «миф о статичном крестьянине» [8; 63].

18 Результаты исследований румыноязычных общин Сербии представлены во многих работах и в нескольких тематических сборниках: в двух работах рассматриваются язык и идентичность баняшей, носителей румынской традиции [65; 66], а одна работа посвящена методологии полевого исследования банатских румын [67]. Более широкой теме, балканскому романизму, была посвящена международная лингвистическая конференция, а позднее – и соответствующий сборник работ [68].

19 Габори – группа цыган, выходцев из Румынии. Они поселились в Панчево, так как там существовал «блошиный рынок», приобретший популярность во время санкций против Югославии в 1990-е годы. Сейчас этот рынок теряет свое значение.

46


ных языковых курсов [71]. В румынских селах южного Баната сегодня, хотя и в небольшом количестве, проживают влахи из Северо-Восточной Сербии, которые переселились туда после войны на волне аграрной трудовой миграции.

А. Сореску-Маринкович [69; 72] занимается мигрантами, переселившимися сравнительно недавно из Румынии; в Банат и Северо-Восточную Сербию они прибывают, начиная с 90-х годов XX в., после революции 1989 г. в Румынии. И сегодня Сербия, как прежде Югославия, является одной из «излюбленных» стран для румынских рабочих не только из-за географической близости, но и из-за наличия компактных румыноязычных регионов. Автор указывает на еще один социологически неисследованный феномен – миграции в результате заключения брака, которые она называет «невидимой» миграцией: румынки приезжали в села Северо-Восточной Сербии в качестве сезонной рабочей силы, но часто оставались на постоянное место жительства. В Банате заключение браков с румынками имеет более длительную традицию.

Мы убеждены, что качественные методы полевого исследования могут внести вклад в исследование мобильности и миграций, поэтому в данной статье внимание обращается на то, как случайно выбранный собеседник воспринимает миграции. В качестве «идеологических центров» можно назвать «пустое пространство» в местной общине и конкретной структуре семьи, затем – изменение религиозной идентичности и социального статуса, а также изменение отношений между собеседником и исследователем.

Переселение банатских румын за границу с целью поиска работы, начиная с 60-х годов XX в., представляется полевому исследователю массовым явлением. Практически все собеседники, чьи интервью были использованы в работе [73], в какой-то период своей жизни или работали за границей, или спонтанно упоминают сограждан и членов своей религиозной общины, которые находятся за границей. Так, жители села Марковац помогли при ремонте церковных зданий, а многие члены румынских неопротестантских церквей в Банате, которых когда-то было «много», сейчас «уехали за границу» или в «другие страны» (примеры из монографии [73. S. 112]:

Не знаю сейчас, тогда, когда я была, их было много. Но многие умерли. Многие. Или уехали в другие страны. Не знаю, знаю, что их было много, только, может быть, они уехали за границу.

Собеседники охотно показывают исследователям многочисленные сувениры и фотографии, обстановку дома, по-видимому, иностранную. Так, одна собеседница из Месича, провожая исследователя, даже подарила ему маленькую скатерть с рождественскими мотивами из Швеции. Примеры, использованные далее, проиллюстрируют только прикладную методологию полевого исследования. Это интервью, проводившиеся с целью реконструкции традиционной культуры или для диалектологической документации местного говора (1, 4, 5, 6); интервью с собеседниками, которые по классическим этнолингвистическим критериям не представляют традиционную культуру местной общины – будь то мигранты, неопротестанты или переселенцы (4); а также интервью, при публикации которых были применены гендерные методы, а это означает, что речь не идет о дословной транскрипции, а об отредактированном интервью (2, 3, 7–12).

Миграции и «пустое пространство»

Метафора «пустого пространства» в свое время была употреблена в работе, посвященной косовским черкесам, эмигрировавшим из села Донье Становце около Прилужья в 1998 г. до начала военного конфликта в Косове и Метохии [74]. Речь идет о ментальном пространстве, возникающем в разговоре о людях из сооб-

47


щества, которые отсутствуют, часто по причине «неестественных» обстоятельств (под «естественными» обстоятельствами эмиграции понимается эмиграция по экономическим или личным мотивам; черкесы же были вынуждены эмигрировать из-за войны в Косове), но они составляли (и составляли бы и далее) единое целое с существующим сообществом.

В примере (1) отражена типичная для исследования ситуация, когда собеседница по ходу разговора упоминает некоторых отсутствующих членов семьи, рассказывая о местных обычаях. Разговор состоялся в румынском селе Торак [64. Р. 163]. После вопроса исследователя о местных погребальных обрядах собеседница в качестве примера рассказала о похоронах своего супруга, что вполне обычно для подобного типа интервью. Среди людей, которые, согласно румынской традиционной культуре, должны присутствовать на похоронах, была ее дочь, живущая в Америке. Далее приводятся слова собеседницы:

(1) После него я начала причитать, но я не могла причитать, потому что он умер внезапно, так что для меня была смерть как удар грома и я не могла ничего сказать. Дочь была в Америке и не могла приехать ко мне, потому что было эмбарго и она не получила, а паспорт у нее закончился и нужно было ехать в Канаду за визой, а как быть, не можешь держать покойника, пока она не приедет.

Подобный механизм действует и в биографических интервью, которые проводились с целью изучения гендерных особенностей: румынки из Воеводины очень часто по ходу интервью упоминают некоторых отсутствующих членов семьи. Далее следуют отрывки из бесед, которые Л. Спэриосу проводила с лингвистом Лией Магду (1930 г.р.). В следующих примерах проводится только слова Лии Магду:

(2) Папа никогда не смирился с тем, что покинул родное село, которое он очень любил. Он был образцовым супругом и отцом. У меня есть сестра, Дойна, которая на три года старше меня и живет с семьей в Америке. Как я позже узнала, мое появление на свет сопровождалось некоторым разочарованием, что нормально, потому что ожидалось, что родится мальчик [15. S. 47].

(3) Поскольку папа заболел, мама взяла на себя заботы по дому и о нас. После его смерти она осталась одна, так как у моей сестры и у меня уже были семьи. Поскольку сестра уехала с семьей в Америку, на протяжении нескольких лет мама была одна. Несколько лет до смерти она провела в Новом Саде [15. S. 47].

В мемуарах лингвист Л. Магду посвящает одну главу своей сестре Дойне, которая старше ее на три года и родилась, по всей видимости, в 1927 г. (см. [51. Р. 24–28]). Дойна после окончания четырех классов школы в селе Николинци продолжила обучение в женском лицее в Тимишоаре вплоть до начала войны в 1941 г. Следует отметить, что первый класс гимназии с румынским языком обучения в городе Вршац открыт только в 1934–1935 гг., но только для низшей ступени образования [44. S. 301]. Обе сестры оканчивают гимназию в городе Вршац, но Дойна продолжает обучение в Бухаресте (четыре года они не виделись): «Это было время, когда все отношения между Югославией и Румынией были прерваны, оттуда мы не получали ни книг, ни писем» (цит. по [54. Р. 28]). После завершения обучения в Румынии в 50-х годах XX в. во время очень плохих политических отношений между Югославией и Румынией (этот период из-за резолюции Информбюро длился более шести лет – с 1948 по 1953 г.) Дойна возвращается домой, у нее появляется семья, но в 1969 г. она переезжает в США. Рефлексивная проза Лии Магду хорошо отражает субъективный процесс развития феномена «пустого пространства»: «Тот факт, что у меня есть сестра где-то далеко, в местах, которые я не знаю, в день, который проходит, выглядит все менее реальным и все более абстрактным» (цит. по [54. Р. 28]).

48


Религиозная идентичность и миграции

В монографии, посвященной банатским румынам – членам неопротестантских церквей (в отличие от традиционной румынской православной церкви) [73] рассматривается в том числе проблема идентичности банатских румын, которые в настоящее время постоянно проживают в достаточно компактных общинах в США и Канаде, а также в некоторых западноевропейских странах.

Следующий пример из горного банатского румынского села Марковац, которое находится вблизи города Вршац на сербско-румынской границе. Интервью проводилось с целью изучения членов неопротестанских церквей; в том случае, когда речь идет о румынах, возникает еще дополнительный концепт «меньшинство в самом меньшинстве». Этот пример выбран как раз потому, что показывает, насколько важно быть осмотрительным, когда общие теории о миграциях применяются в отдельных случаях. Одна собеседница, живя и работая в Швеции, стала членом пятидесятнической церкви, в интервью она отрицала любую мысль о личном обогащении и приобретении материальных благ. Одновременно она хотела помочь самому исследователю и дать ему некоторую сумму шведских крон.

Госпожа, я хочу помочь бедным, больным, которые есть [...] так как я завтра или послезавтра уйду из этого мира. Библию, я вам сказала, я прочитала сорок раз, госпожа, и я знаю, что сказало слово Иисуса Христа, госпожа. Вот, я это хочу делать с людьми. Знал ли это мой сын или нет: наш Господь сказал: давай правой рукой, чтобы не знала левая. Вы понимаете, когда я Вам говорю? Вот и я хочу так, и я хочу и Вам немного помочь и в следующем году. Или послать Вам по почте, если не приедете сюда в Марковац [73. S. 114].

Тема перехода банатских румын в другие религиозные сообщества тесно связана с миграционной тематикой: произойдет ли этот переход, как в примере (4), когда человек живет и работает за границей, или этот процесс произойдет под воздействием проповедников из-за границы (этот процесс исчерпывающе описан в монографии [73]). Идентичность собеседников намеренно скрывается, интервью проводила Б. Сикимич (BS):

(4) Мы, моя госпожа, будем одно, поскольку не берем ничего, умираем и все человеческое остается, смотрю, моя госпожа, дорогая моя, как Вам сказать, я уже сорок лет – что я приобрела там, в Швеции, Вам показать? BS: Нет, прошу Вас, нет.

Некоторую одежду, в которую меня оденут, когда я умру, госпожа, я столько приобрела, госпожа, в Швеции. Я ничего не возьму с собой. Мы голые пришли в этот мир и голые уходим, госпожа [73. S. 110].

Собеседница из Марковца говорила далее очень подробно о своей жизни и работе за границей. Также она говорила о жизни и работе своего сына, который родился в Марковце, изучал медицину в Румынии, затем переехал в Германию, так как женился на женщине, враче из Румынии. Собеседница упоминала и отношение румынской общины Марковца к ней, когда она находится в этом селе; речь идет о различиях между усвоенной культурой и традиционными воззрениями, распространенными в местной общине. Так, ее забота о бродячих собаках вызывает смех соседей20. Поскольку она сейчас на пенсии, ее жизнь в течение года разделена на две части. Летом она находится в Марковце. Более прохладное время года она проводит в Швеции, поскольку там жизнь для нее гораздо удобнее. Во время записи этого интервью собеседница занималась ремонтными работами в доме, оплачивала налоги и счета.


20 Образ гастарбайтера в сербских СМИ, кинематографе, литературе обычно унизителен и представлен двумя стереотипами – в качестве трагического или комического героя (анализ этих стереотипов дан в работе [9. S. 11]).

49


Миграции и устная история воспоминаний

Собранный полевой материал позволяет сделать анализ коллективного воспоминания, в рамках которого для темы миграций и мобильности было бы важно и историческое воспоминание о переселении в существующее село. Тем не менее, в этой статье акцент сделан на семейной истории.

Следующее интервью проводилось во время полевого исследования в 2005 г., проводила его антрополог из Тимишоары О. Хедешан (OH). Все интервью транскрибировала и анализировала Лаура Спэриосу [75. Р. 204–205]. Ее собеседнице, Лучане (1920 г.р.) (L), во время проведения интервью было 85 лет. Исследователь во время интервью стремился подробно выяснить историю местности, особенно интересовала эмиграция нескольких румынских семей из Торка в Добруджу в межвоенный период.

(5) OH: Ты мне рассказывала, что отец был в Добрудже. Расскажи мне, как это произошло, как он приехал в Добруджу?

L: Был организован транспорт, были колонисты там в Прикасане. Румыны из югославского Баната поехали туда, им дали землю, дали им дома, а затем пришли болгары и выкинули их. И я очень удивляюсь, так как я не знала, сообщили по телевизору, что, у кого есть родственники, им оплачивается земля и дом. У меня была родственница, она уехала в Америку, я не знаю ничего о ней, но до прошлого года она мне обо всем писала, писала мне письма, в этом году я вижу, она перестала писать, а другой родственницы у меня нет. До сегодняшнего дня я хотела поехать на могилу родителей.

По словам Лучаны, жизнь ее родителей в Румынии была очень тяжела. После того как она покинула Добруджу (вероятно, речь идет о южной Добрудже, которая впоследствии отошла к Болгарии), они переселились сначала в Отелек, а позднее в Ленаухайм, чтобы позднее поселиться в Жомболии, в румынской части Баната, где они и умерли. Сама Лучана, которая в то время была ребенком, осталась в селе Торак у родственников, у которых не было детей. Она несколько раз навещала своих родителей в Добрудже. В Румынию она ездила будучи ребенком, а позже – с мужем. Все же она не хотела там остаться, поскольку жизнь там ей не нравилась: тогда в Румынии было много бедных, еда была плохая, в отличие от ее родного села Торак [75]:

(6) L: Мне не понравилось. Когда я была ребенком, я была два раза с бабушкой, поскольку мой отец уехал, я поехала в гости, так как два раза была оказия, один раз транспорт был в один год, а в другой раз уехал другой транспорт отсюда из Торка, уехал в Добруджу. И была у отца в Румынии: вот, сейчас мой отец меня и испытает – «ребенок, сейчас ты пойдешь домой, когда придет время, поскольку у меня нет денег дать вам на дорогу». Я начала плакать: «Здесь я не останусь, поскольку здесь нет дороги, чтобы идти в магазин, на поле, не было заборов, ничего. Собаки на привязи, свиньи отпущены. Я не останусь, иду пешком!»

В монографии, посвященной селу Локве, упоминаются 44 румынские семьи, переселившиеся в Регина Маре в Добрудже в 1931 г. Причиной этой экономической миграции был плохой урожай в 1930 г. и мировой экономический кризис, из-за которого у многих накопились долги. Спустя семь лет некоторые семьи все же возвратились в Локве, а авторы монографии делают вывод, что эта миграция не дала ожидаемых результатов [50. Р. 75]21.


21 В этой монографии отмечается еще одно неуспешное переселение около сотни семей из Локве в окрестности Крайовы в 1895–1897 [50. Р. 75].

50


Образование и миграции

Как уже было упомянуто, не существует комплексных исследований об отъезде банатских румын на учебу в Румынию, еще меньше исследований – об их дальнейшей судьбе. Наш полевой материал не содержит упоминаний о людях, которые после окончания обучения в Румынии не вернулись в Югославию (Сербию). О масштабах этого феномена все же существует множество косвенных, часто мемуарных свидетельств, которые трудно собрать в одном месте. Так, Траян Трифу Ката в журнале «Familia», выходящем в селе Владимировац, опубликовал список бывших студентов, обучавшихся на факультетах университета в Клуже и постоянно проживавших в Румынии [76]22. Трифу Ката упоминает и тяжелое положение студентов из Баната в Румынии в послевоенный период именно из-за их «югославского происхождения»: «их выкидывали с предприятий, государственных учреждений и из высших учебных заведений». Посещение родителей в Югославии в течение целого ряда лет становится невозможным, многие не могли даже поехать на похороны близких родственников. С 1970-х годов положение специалистов – банатских румын в Румынии – улучшается, а клеймо «югослав» исчезает23.

Л. Магду от своего коллеги А. Пэунку, родившегося в Воеводине (Гребенац) и проживающего сейчас в румынском городе Фэгет (Făget), получила список интеллектуалов, которые родились в Банате, но проживают в Румынии. В своих мемуарах Л. Магду обращает внимание на потерю интеллектуального потенциала и публикует список банатских румын, которые после обучения в университете остались в Румынии; список был составлен с помощью профессора Й. Дежана. В этом списке перечислены интеллектуалы, дана информация о месте их рождения и специальности [54. Р. 79–81].

Прикладная методология проведения полевых исследований фокусируется на сельских общинах, поэтому исследователь редко когда может провести интервью с румынскими интеллектуалами. Примеры из монографии [15], приведенные ниже, не являются дословными транскриптами, это подготовленные интервью, а некоторые из них – переводы румынского оригинала. Данные о количестве студентов, магистров и докторов наук в Румынии (речь идет о выходцах из Сербии) получены косвенно: в биографиях по ходу повествования упоминаются близкие члены семьи; чаще всего это рассказы об успешной карьере детей, которые больше не живут в деревне24.


22 Помощь румынским студентам из Баната оказывал Э. Петрович, ректор университета в Клуже (1946–1949), лингвист, родом из банатского села Торак [44. S. 244–245].

23 Положение сербов из Румынии, которые эмигрировали в социалистическую Югославию по политическим причинам, также было непростым. Антрополог С. Неделькович упоминает историю серба из Румынии, который переселился в Югославию, а затем, разочарованный, уже окончательно переселился в США, где его брат (Дейв), успешный бизнесмен в США, испытывает «разделенность» между Сербией и Румынией. Неделькович считает, что «этничность в малых этнических сообществах не может пониматься без более широкого общественно-политического контекста, т.е. не могут быть понятыми процессы в этом сообществе без рассмотрения характеристик общественной системы, в которой она работает. Связь между экономическим поведением и этничностью [...] зависит не только от воли индивидуума, но и от социального окружения, которые определенная этничность может экономически стимулировать или дискриминировать [...] В Румынии мой информант не мог соотнести свое экономическое поведение со своей этничностью, т.е. он испытывал негативные экономические последствия из-за своей этничности. В США у него была возможность свободно выражать все возможные типы идентичности и каждый из этих типов сделать экономически выгодным. Пользуясь фактом, что его этничность, региональное происхождение и страна, в которой он сейчас живет, не совпадают, Дейву удалось из всех этих факторов получить известные экономические льготы (привилегии)» [6. S. 923–924].

24 С социолингвистической точки зрения важно влияние сравнительно нового явления – отъезд влахов на учебу в Румынию; речь идет о процессе, который во многом похож на то, как происходит обучение банатских румын в университетских центрах Румынии [69. Р. 867–871].

51


Говоря о трудовой и социальной мобильности, следовало бы рассмотреть модели внутренних миграций (село–город), которые охватывали в основном города Воеводины и Белград. Белград географически находится ближе к компактным румынским сельским общинам, чем столица Воеводины, Нови Сад. Получение образования для румын в Сербии связано с переселением в города Воеводины и с обучением в Румынии (университеты Тимишоары и Бухареста). Следующие высказывания взяты из интервью, которое проводила Л. Спэриосу (LS) с Сильвией (1933 г.р.) (S) – отрывок (7), затем из интервью с Лией (1955 г.р.) (L) – отрывки (8), (10) и (11) и из интервью с Аной (1944 г.р.) (A) – отрывок (9):

(7) LS: Как жили в 1990-е годы?

S: Многие уехали за границу. После отъезда пересылали деньги домой, затем возвращались, строили дома […] были трактора и другая сельскохозяйственная техника. Дети начали уезжать на учебу, особенно в Румынию, это способствовало большей эмансипации [15. S. 79].

(8) Двое наших детей, Наташа и Игор, сейчас уже взрослые люди. Наташе повезло, будучи ребенком, она часто гостила в селе Бегейци и там от бабушки с дедушкой выучила румынский язык. Она это потом использовала, после окончания гимназии в Карловцах она поступила в художественную академию в Бухаресте в Румынии. Она окончила кафедру художественной фотографии и производства видеоклипов с блестящими оценками [15. S. 147].

Гражданская война в 1990-е годы прошлого века явилась причиной массовых миграций среди представителей национальных меньшинств в Сербии. Собеседница (9) упоминает об учебе сына в Румынии как способе избежать опасную для жизни военную службу, т.е. отправку на фронт:

(9) Но когда началась война, его мобилизовали и он должен был ехать в Вуковар. Это было в 92 году. Мы были против, поэтому он поступил на отделение ветеринарной хирургии в Румынии. Сейчас у него своя практика [15. S. 104]

Исследование недавних миграций воеводинских венгров также показали, что одним из важных факторов эмиграции военнообязанных был страх мобилизации [33. S. 447]. Как оказалось, эта группа югославских мигрантов в Венгрии не хотела навсегда покидать страну, а хотела остаться в Венгрии, пока война не закончится [35. 7 old.].

Туризм как трудовая миграция

Несмотря на новшества, введенные в прикладной методике полевых иссле-дований25 Института балканистики САНИ и подразумевающие рассказ о жизни собеседников с упоминанием миграций, темы из области антропологии туризма не поднимались26. Следующий пример взят из монографии [15], он иллюстрирует личный вклад одной банатской румынки в продвижение Румынии как туристического направления. Собеседница руководит частным туристическим агентством с характерным названием «Карпаты»:

(10) LS: Вы открыли и туристическое агентство.

L: Это туристическое агентство «Карпаты». Однажды мы пошли в поход в Карпаты, в которые мы из-за природных красот и влюбились с первого взгляда.


25 Напомним, что эта методика ориентированна в основном на реконструкцию традиционной культуры.

26 Исследование мобильности индивидуума становится возможным направлением дальнейшей работы. Здесь следует упомянуть работы, опубликованные в новом сборнике, посвященном трудовой миграции. Работы основываются на интервью на биографические или любые другие темы [77]. Без отдельно разработанного вопросника невозможно получить представление об этнографии миграций. Так же, как в исследовании представителей неопротестантских общин, данные о миграциях будут результатом только научной «интуиции», т.е. «случайного открытия во время проведения полевого исследования» [73. S. 88–89].

52


Отсюда и название агентства. Агентство мы открыли вместе с семьей двадцать лет назад. Больше всего мы занимаемся Румынией как туристическим направлением, и именно поэтому нас уже знают в Сербии и не только [15. S. 150].

Исследование темы туризма могло бы дать более точную информацию о том, когда стала популярна Румыния как туристическое направление для туристов из Югославии? Произошло это, вероятно, в конце 1960-х годов, когда возник интерес к черноморскому направлению и зимнему туризму. Предполагается, что в результате проведения полевых исследований среди банатских румын могли бы быть получены факты, свидетельствующие о популярности Румынии как туристического направления еще во времена коммунизма. В том же интервью упоминается румынский национальный бренд – вампиры и Дракула, всемирно известные туристические символы. Таким образом, Румыния из страны на Востоке, с которой банатских румын связывает этническое происхождение и получение высшего образования на родном языке, сегодня в сознании относится к привлекательному и желаемому Западу:

(11) L: По этим причинам мы выбрали «воспитательно-образовательную» программу: поездки, которые мы организуем, это настоящие лекции по румынской истории и географии, а любой клиент получает также мини-путеводитель по местам, которые он посещает. Самый интересный – «Дракула-тур». Эта программа популярна не только в Сербии, но и в Македонии, Боснии и Герцеговине, Хорватии и Словении. Как следует из названия, он посвящен самому известному «вампиру» мира, румынскому правителю Владу Цепешу. Помимо исторических фактов и легенд о его жизни туристы узнают очень много и о самой Румынии. Кто хочет посетить Румынию, может, кроме этого предложения, выбрать поездку в Бухарест, в дельту Дуная.

Антропологи О. Лутар и Т. Петрович отметили представление о Балканах и о других посткоммунистических странах (в особенности о Румынии) как динамических, привлекательных с точки зрения туризма странах, где история оживает. Этот образ в туристических путеводителях часто не совпадает с представлением, согласно которому те же самые места представлены как «нетронутая» природа и где «время остановилось» [78].

В апреле 1991 г., спустя некоторое время после политических перемен в Румынии (1989), политолог В. Гречич на «круглом столе», посвященном общественным наукам, исследующим сербов в Румынии, высказал свои идеи о возможностях улучшения экономического положения сербского меньшинства в Румынии, среди прочего он упомянул «реальные возможности сотрудничества в области туризма [79. C. 279]. Позднейшее экономическое и политическое развитие Румынии и ее вступление в ЕС, с одной стороны, и гражданская война с экономическими санкциями, а затем переходный период в Югославии – с другой, во многом опровергли тогдашние прогнозы о возможной финансовой помощи Югославии/Сербии Румынии27.

В результате анализа типов миграций воеводинских венгров было выявлено существование такой группы, как предприниматели, бизнесмены, которые используют приграничные экономические возможности и которые могут назвать себя «мобильными менеджерами» [34. S. 4]. На сербско-венгерской границе отмечены случаи ежедневного перехода или перехода только в воскресенье с целью получения образования или поездки на работу. Это периодическая или постоянная мобильность и отсутствие в своей общине (прежде всего речь идет о рабочих в строительной отрасли, на промышленных объектах, учащихся средних школ,


27 «Учитывая то, что финансовые возможности Румынии сосредоточены на строительстве туристических объектов и усовершенствовании инфраструктуры, поиск общих возможностей для получения международных кредитов, для привлечения югославской стороны к этому процессу в этой стране (Румынии), мог бы иметь долгосрочный характер» [79. C. 279].

53


студентах, а также о контрабандистах и туристах, отправляющихся за покупками) [34. S. 4]. Современная миграционная модель, рассмотренная на примере Сербии и Венгрии, в большой степени применима к ситуации между Сербией и Румынией.

Академическая мобильность

Динамика отношений между исследователем и собеседником стала важной темой в качественных полевых исследованиях последних лет: критически исследовались эпистемологические, методологические и этические вопросы этих отношений. Работа [80] опирается на существующую обширную литературу: анализируются данные, полученные в результате инсайдерского интервью, и в особенности то, как полученные данные относятся к исследованию современных международных миграций. Это исследование показывает сложность метода инсайдерского интервью. Проведение интервью с людьми из собственной культурной среды позволяет исследователю достичь социальной близости, что, впрочем, увеличивает сознание общественной дистанции (исследователь – собеседник), в свою очередь влияющего на общение. Настоящая статья исследует также положение исследователя, проводящего полевое исследование, и его академический вклад в изучение темы миграций и мобильности.

Следующий пример выбран, чтобы показать трансграничную научную мобильность, т.е. присутствие исследователей из Румынии, которые сейчас имеют прямые контакты с людьми в Банате. Во время агитпропа (1948–1952) исследователи из Румынии не могли проводить полевые исследования в Банате. Только в 1955 г. смог приехать специалист в области этномузыки К. Браилою (он был приглашен не из Румынии, а в качестве «специалиста из Парижа», см. [81]), который в селе Торак работал со скрипачом В. Петровичем-Бокалуцой, а в селе Владимировац – с П. Под, превосходной исполнительницей причитаний. Полевыми исследованиями в Банате в конце 1960-х годов занимались лекторы румынского языка, работавшие на филологическом факультете Белградского университета. Это были лекторы из румынских университетов – Н. Бот из Клужа и О. Пэун из Бухареста [44. S. 275; 82. Р. 203]28. О. Пэун несколько месяцев в 1968 г. также работал в селе Торак и Владимировац с П. Под [84] во время работы по сбору фольклорного материала банатских румын, проводимой под руководством профессора румынского языка и литературы на филологическом факультете Белградского университета [82. Р. 210–213]. В марте 1969 г. исследователи этномузыки из Бухареста, Дж. Ванку и Г. Попеску Жудец, изучали музыкальный фольклор Куштиля.

Совместные полевые исследования в Банате сотрудников Института балканистики САНИ из Белграда и коллег из Румынии, этнологов и лингвистов, организуются только в начале XXI в. [85]. Фонд по изучению этнографии и фольклора воеводинских румын в 2004 г. начинает сотрудничество по проведению полевых исследований банатских румын с группой специалистов из Румынии под руководством Института этнографии и фольклора им. Константина Браилою из Бухареста [86. Р. 19–21; 82. Р. 216–218]:

(12) Однажды в наше село приехала группа этнологов из Румынии. Так я познакомилась с госпожой Отилией Хедешан, которая меня поддержала. Я рассказывала ей о румынских обычаях, традиции, костюмах, а в 2006 г. я опубликовала книгу «Один человек и одна книга» («Un om și o carte»). У меня была полная поддержка дочери, зятя и внучки [15. S. 83].


28 Исследователи этномузыки и этнографы из Румынии в декабре 1970 г., будучи гостями САНИ, проводили полевые исследования в Северо-Восточной Сербии в течение пяти дней. Они работали в населенных пунктах с влашским населением Кобишница, Вратна, Текия, Мала Врбица, Сип и Србово [83].

54


Группа исследователей Института балканистики САНИ несколько раз проводила полевые исследования с антропологом из Тимишоары О. Хедешан. Полевое исследование, которое собеседница Мариоара (1938 г.р.) упоминает в отрывке (12), было проведено совместно в 2004-2005 гг., целью исследования было изучение традиционной культуры банатских румын. Л. Спэриосу лингвист из Нового Сада, в декабре 2008 г. также проводила интервью с Мариоарой, акцент при этом делался на изучение гендерных особенностей (интервью опубликовано целиком в монографии [15]). Таким образом возникает еще одно связующее звено в этой цепочке «собеседник - пользователь материалов». Выводы, которые могут быть сделаны, звучат достаточно необычно, тем более что они оптимистические: научная мобильность и научная реституция (моральная обязанность исследователя «вернуть услугу» исследуемому сообществу) не являются только постмодернистскими научными конструктами29.

* * *

Говоря об академической мобильности и антропологии туризма, нельзя не упомянуть феномен «конгрессного туризма», связанный с проведением двусторонних симпозиумов (югославско/сербско-румынские) по румынскому языку, истории и культуре. Первые подобные симпозиумы проводятся с 1970-х годов, организуются они поочередно в двух странах. Целый ряд работ в сборниках по итогам двусторонних сербско-румынских научных встреч посвящен обзору и истории подобного академического или культурного сотрудничества (например [87-89]). Для дальнейшего исследования предлагаются феномены, охватывающие небольшие временные периоды, как, например, существование небольшого по масштабам пограничного трафика между Югославией и Румынией в 1920-е годы в период действия эмбарго, затем - характер города Тимишоара как торгового центра последних десятилетий ХХ в. (как и Панчева в Сербии), а позднее - в начале XXI в., что связано с открытием шопинг-молов (а также с открытием аэропорта в Тимишоаре для компаний low cost) - с точки зрения антропологии потребления.

Перевод с сербского Г.П. Пилипенко

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Sorescu Marinković A. Petrovasâla sau cum se construiește «acasă» // Tradiția. Novi Sad, 2005. Т. XI. № 26-28.

2. Павићевић А. Нека питања спољних миграц њ а југословенског становништва током друге половине двадесетог века. Време за преиспитивае? // Гласник Етнографског института САНУ. 2004. Т. LII.

3. Antonijević D. «Svatovac» i glamurozna venčanja - svadbeni fenomen u severoistočnoj Srbiji, Životni ciklus // Referati bugarsko-srpskog naučnog skupa. София; Beograd, 2000.

4. Kovačević I., Krstić M. Između istorije i savremenosti: antropološko proučavanje gastabajtera u 21. Veku // Etnoantropološki problemi. Novi Sad, 2011. Т. 6. № 4.

5. Krstić M. Dijaspora i radnici na privremenom radu u inostranstvu: osnovni pojmovi // Etnoanatropološki problemi. Beograd, 2011. Т. 6. № 2.

6. Nedeljković S. Ekonomska isplativost etniciteta: ekonomsko ponašanje kao izraz etničkog identiteta među srpskim iseljenicima u SAD // Etnoantropološki problem. Beograd, 2011. Т. 6. № 4.

7. Ivanović V. Geburtstag pišeš normalno. Jugoslovenski gastarbajteri u Austriji i SR Nemačkoj. Beograd, 2011.

8. De Haas H. Migration and development. A theoretical perspective, International Migration Institute. Oxford, 2008.

9. Marković P. Izgubljeni u transmigraciji? Srpski gastarbajteri između svetova // Hereticus. Beograd, 2009. № 4.

29 Положение полевых исследователей из Румынии, работающих в Сербии в разных румыно-язычных общинах, исследуется с антропологической точки зрения в форме автоперцепции в работе [69].

55


10. Penev G. Vojvođanske migracije tokom 1990-ih godina: više doseljenih, manje odseljenih // Zbornik Matice srpske za društvene nauke. 2006. № 121.

11. http://popis2011.stat.rs

12. Maluckov M. Rumuni u Banatu. Novi Sad, 1985.

13. Sikimić B. Romanians in the Serbian Banat: imagining Romania and the West // Migration and Identity. Historical, Cultural and Linguistic Dimensions of Mobility in the Balkans. Sofi a, 2012.

14. Sikimić B. Românii din Banatul sârbesc între Est și Vest // Actele simpozionului. Zrenjanin, 2013.

15. Spariosu L., Savić S. Životne priče žena u Vojvodini: Rumunke (1924–1974). Novi Sad, 2011.

16. Христов П. Гурбетчийството/печелбарството в централната част на Балканите като трансграничен обмен. Да живееш там, да се сънуваш тук // Емиграциони процеси в началото на XXI век. София, 2003.

17. Hristov P. Balkan Gurbet: History, Traditional Patterns and Cultural Dimensions, Labour Migrations in the Balkans // Studies on Language and Culture in Central and Eastern Europe. München; Berlin, 2012.

18. Janjetović Z. Deca careva, pastorčad kraljeva. Nacionalne manjine u Jugoslaviji 1918–1941. Beograd, 2005.

19. Banić-Grubišić A. Jedna drugačija gastarbajterska priča: Romi gastarbajteri – transnacionalna manjina u transmigraciji // Etnoantropološki problemi. Београд, 2011. Т. 6. № 4.

20. Dragišić P. Klubovi jugoslovenskih radnika u zapadnoj Evropi sedamdesetih godina // Tokovi istorije. 2010. № 1.

21. Bratić D., Malešević M. Kuća kao statusni symbol // Etnološke sveske. 1982. Knj. I V.

22. Romelić Ž., Stojanović M. Neki elementi kulture gastarbajtera đerdapskih naselja // Etnološke sveske. 1989. Knj. Х.

23. Novaković A. Gastarbajterske svadbe u selima u okolini Požarevca // The Post. Studentski antropološki časopis. 2005. № 1.

24. Благојевић Г. Срби у Калифорнији. Обредно-религијска пракса и етницитет верника српских православних парохија у Калифорнији. Београд, 2005.

25. Bukurov B. Etnička struktura radnika koji su na privremenom radu u inostranstvu // Zbornik radova Geografskog instituta «Jovan Cvijić». Beograd, 1977. Knj. 29.

26. Popis stanovništva, domaćinstava i stanova 2011 u Republici Srbiji. (Stanovništvo. Nacionalna pripadnost. Podaci po opštinama i gradovima). Beograd, 2012.

27. Reineck J. S. The past as refuge: gender, migration, and ideology among the Kosova Albanian. Diss. Berkeley, 1991.

28. Von Aarburg H.-P. L’émigration albanaise du Kosovo vers la Suisse: l’imprévisible évolution des projets migratoires // Ethnologie française. 2002. Т. 32.

29. Dahinden J. Contesting transnationalism? Lessons from the study of Albanian migration networks from former Yugoslavia // Global Networks, a Journal of Transnational Affairs. 2005. Т. 5. № 2.

30. Dahinden J. Deconstructing Mythological Foundations of Ethnic Identities and Ethnic Group Formation: Albanian-Speaking and New Armanian Immigrants in Switzerland // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2008. Т. 34. № 1.

31. Dahinden J. Understanding (Post-)Yugoslav Migrations through the Lenses of Current Concepts in Migration Research: Migrant Networks and Transnationalism // Transnational Societies, Transterritorial Politics. Migration in the (Post-)Yugoslav Area, 19th–21st Centuries. München, 2009.

32. Dahinden J., Moret J. Transnationale Aktivitäten serbischer und kosovarischer Migrantenorganisationen in der Schweiz // Schweizerisches Jahrbuch für Entwicklungspolitik. 2008. Т. 27. № 2.

33. Nađ I. Nekoliko obeležja migracije vojvođanske elite // Zbornik Matice srpske za društvene nauke. 2006. № 121.

34. Gábrity-Molnár I. The 50 years of Serbian migration, http://www.geography.unibe.ch/content/e9500/ e10055/e10639/e15175/e15282/e15286/GabrityMolnarIrenSerbianmigration2008_eng.pdf

35. Wastl-Walter D. еt al. Transnationale Migration und grenzüberschreitende Mobilität als Einfl ussgrößen der Regionalentwicklung im ungarisch-serbischen Grenzraum // Grazer Schriften der Geographie und Raumforschung. 2011. Т. 46.

36. Nađ Abonji M. Golubije srce. Beograd, 2012.

37. Марјановић М. Друштвене и културне промене у селима влашке етничке заједнице Неготинске крајине. Београд, 1981.

38. Марјановић М. Гастарбајтерско село // Гласник ЕИ САНУ. Београд, 1995. Т. XLIV.

39. Schierup C.-U., Ålund F. Will They Still Be Dancing? Integration and Ethnic Transformation among Yugoslav Immigrants in Scandinavia. Umeå, 1986.

40. Sorescu Marinković A. The Gurban Displaced: Baysh Guest Workers in Paris // Kurban in the Balkans. Belgrade, 2007.

41. Sorescu Marinković A. Ђурђевданско јагње и/или гурбан за здравље // Крвна жртва. Трансформа-ције једног ритуала. Београд, 2008.

42. Leschber C. Romanian-Serbian Code-Mixing Phenomena: Documentation of a Romanian ExtraTerritorial Variety Showing Extensive Romanian-Serbian Code-Mixing Phenomena // The Romance Balkans. Belgrade, 2008.

56


43. Popi G. Românii din Banatul sârbesc. Panciova; București, 1993.

44. Maran M. Kulturne prilike kod Rumuna u Banatu 1945-1952. Vršac, 2009.

45. Măran M. Românii din Voivodina. Istorie, demografi e, identitate românească în localitățile Voivodinei. Zrenianin, 2009.

46. Bojin A. Frământările sociale din Seleuș în timpul Primului război mondial // Actele simpozionului Banatul iugoslav, trecut istoric și cultural. Novi Sad, 1998.

47. Spăriosu T. Dascălii de altădată // Actele simpozionului Banatul iugoslav, trecut istoric și cultural. Novi Sad, 1998.

48. Ćorković M. Nostalgia în literatura și în viață: povestea despre învățători dintre cele două războaie mondiale // Tradiți. Novi Sad, 2006. Т. XII. № 29-30.

49. Almăjan R. Învățământul românesc din Voivodina. Zrenianin, 2010.

50. Gătăianțu P., Bagiu P. Locve ieri și astăzi. Novi Sad, 1989.

51. Perišić M. Od Staljina ka Sartru. Formiranje jugoslovenske inteligencije na evropskim univerzitetima 1945-1958. Beograd, 2008.

52. Roșu C. Personalități românești din Voivodina (1734-2004). Panciova, 2004.

53. Magdu L. Unde ne sunt intelectualii? // Actele simpozionului Banatul iugoslav, trecut istoric și cultural. Novi Sad, 2001.

54. Magdu L. În amurg: memorii, confesiuni, însemnări de călătorie, Timișoara, 2002.

55. Spăriosu T. Naționalitatea română din Iugoslavia la sfârșit de mileniu - retrospectivă și perspectivă // Actele simpozionului Banatul iugoslav, trecut istoric și cultural. Novi Sad, 2000.

56. Trifu Căta T. Valul de emigranți din anii ’60. Clandestin peste graniță // Europa. 2009. № 2/4.

57. Roșu C. Oameni de seamă ai Banatului de altădată și de acum // Actele simpozionului Banatul, trecut istoric și cultural. Timișoara; Novi Sad; Reșița, 2005.

58. Ursulescu F. Decremența ruralității românești în Banatul sârbesc // Actele simpozionului Banatul -trecut istoric și cultural. Novi Sad; Panciova, 2005.

59. Vlahović B. Najnovija doseljavanja Rumuna u Vršac // Analele societății de limba română. Zrenjanin, (1972-1973). № 3-4.

60. Spăriosu T. Intelectualitatea românească din Banatul iugoslav // Actele simpozionului Banatul iugoslav, trecut istoric și cultural. Novi Sad, 1999.

61. Ursulescu F. Actele simpozionului Banatul iugoslav, trecut istoric și cultural. Novi Sad, 2000.

62. Romelić J., Nagy I., Bjeljac Ž. Degradation processes in rural borderline settlements in the region of Vršac mountains // Zbornik radova Geografskog instituta «Jovan Cvijić» SANU. Beograd, 2010. Knj. 60. № 1.

63. Skeldon R. Migration and development: A global perspective. Essex, 1997.

64. Sorescu Marinković A. Toracul via Clec: când biografi a bate etnografi a // Caiete de teren. Torac -metodologia cercetării de tere. Novi Sad, 2006.

65. Сикимић Б. Бањаши на Балкану. Идентитет етничке заједнице. Београд, 2005.

66. Sikimić B. Băieși în contextul sud-slav. Piramida. Novi Sad, 2011. № 2.

67. Sorescu Marinković A. Caiete de teren. Torac - metodologia cercetării de teren. Novi Sad, 2006.

68. Sikimić B., Ašić T. The Romance Balkans. Belgrade, 2008.

69. Sorescu Marinković A. To be or not to be Romanian: Field emotions in Romanian speaking communities from Serbia // Dynamics of National Identity and Transnational Identities in the Process of European Integration. Cambridge (Mass.), 2007.

70. Sikimić B. Tragom terenskih istraživanja Emila Petrovića u Srbiji: Čokešina, Lokve i Ždrelo // Probleme de fi lologie slavă. Timișoara, 2007. № XV

71. Janjić I. Motivation for Aromanian Language Learning in Serbia // Academic Days of Timisoara: Language Education Tod. Cambridge (Mass.), 2011.

72. Sorescu Marinković A. Romanian female migration to Northeast Serbia // Migration and Identity. Historical, Cultural and Linguistic Dimensions of Mobility in the Balkans. Sofi a, 2012.

73. Đurić-Milovanović A., Maran M., Sikimić B. Rumunske verske zajednice u Banatu. Prilog proučavanju multikonfesionalnosti Vojvodin. Vršac, 2011.

74. Сикимић Б. Етнолингвистичка истраживања скривених мањина - могућности и ограничења: Черкези на Косову // Скривене мањине на Балкану. Београд, 2004.

75. Spariosu L. Referiri asupra modului de viața și a unor obiceuri la Torac. Paralelă între trecut și present // Caiete de teren. Torac - metodologia cercetării de teren. Novi Sad, 2006.

76. Trifu Căta T. Pe urmele intelectualilor petroviceni și a altor bănățeni // Familia. 1997. № 4/16.

77. Labour Migrations in the Balkans. München; Berlin, 2012.

78. Luthar O., Petrović T. Balkan u zapadnim turističkim vodičima - kreiranje identiteta kroz konstrukciju periferije // Са бедекером по југоисточној Европи. Београд, 2005.

79. Гречић В. Српска мањина у Румунији као један од чинилаца унапређења међусобне економске сарадње две земље // Темишварски зборник. Нови Сад, 1994. № 1.

80. Ganga D., Scott D. Cultural «Insiders» and the Issues of Positionality in Qualitative Migration Research: Moving «Along» Researcher-Participant Divides // http://www.qualitative-research.net/fqs, 2006.

81. Păun P. Din corespondența lui Constantin Brăiloiu cu Vichentie Petrovici-Bocăluț // Analele societății de limba română. Zrenjanin, 1971. № 2.

57


82. Roșu C. Studii și cercetări de etnografi e și folclor românesc din Voivodina //Anuar. 2010. Zrenianin, 2011.

83. Sulițeanu G. Elementul narativ și aspectul muzical în cântecele funebre ale românilor și sârbilor din zona «Porțile de Fier» (Gerdap) // Radovi simpozijuma o jugoslovensko-rumunskim uzajamnostima u oblasti narodne književnosti. Pančevo, 1974.

84. Păun O. Persa Pod. O mare interpretă a cântecului funerar // Analele societății de limba română. Zrenianin, 1971. № 2.

85. Сикимић Б. Тимски теренски рад Балканолошког института САНУ: развој истраживачких циљева и метода // Теренска истраживања - поетика сусрета. Београд, 2012.

86. Roșu C. Prefața // Caiete de teren. Torac - metodologia cercetării de tere. Novi Sad, 2006.

87. Popi G. Colaborarea pe plan cultural a românilor din Banatul iugoslav cu societăți culturale din Banatul românesc // Actele simpozionului Banatul iugoslav, trecut istoric și cultural. Beograd, 1997.

88. Trailovici Condan M. Simpozioanele sârbo-române și contribuția lor la cercetarea științifi că multilaterală a relațiilor sârbo-române // Actele simpozionului Banatul iugoslav, trecut istoric și cultural. Beograd, 1997.

89. Puia Bădescu M. Relatiile între universitățile din Belgrad și Novi Sad cu medii universitare și scriitoricești din Bucureti // Actele simpozionului Banatul iugoslav. Trecut istoric și cultural. Novi Sad, 2000.

58