Операция “Юг” 1949 года в левобережной Молдавии: забытый фрагмент “реабилитированной” памяти

В историографии и в историческом сознании практически любого общества нередки случаи неполного, фрагментарного возвращения в исторический оборот того или иного события или явления, в силу ряда причин остававшегося без внимания на протяжении длительного периода. Причины, по которым это происходит, могут быть как методологического, так и политического свойства (к первым можно отнести слабую мотивацию со стороны общества и историков; недостаточность источников; отсутствие адекватных средств репрезентации травматических событий и др.). Вместе с тем, особенности политической конъюнктуры (прежде всего – в несвободных обществах) также оказывают негативное влияние на процесс “воспоминания”, причем в этом случае ни наличие общественного и научного интереса к изучению “забытого” прошлого, ни достаточная источниковая база не служат решающими аргументами.

Настоящее исследование посвящено именно такому “забытому” аспекту “возвращенного” исторического факта – депортации части населения с территории Молдавии в 1949 г., известной также как операция “Юг”. Историческая память об этом событии всегда жила в сознании молдаван. Даже в условиях советского режима, когда все усилия идеологического аппарата были сосредоточены на утверждении официозной версии прошлого, не терпящей многозначных трактовок, в сознании молдавского общества жила память о выселении нескольких тысяч семей за одну ночь 1949 г. С началом демократизации общества во второй половине 1980-х гг. эта подавленная прежде память выплеснулась наружу: достоянием широкой общественности стали свидетельства и воспоминания людей, чьи семьи были депортированы из Молдавии в июле 1949 г. Как правило, это были драматические воспоминания, показавшие, что как для свидетелей депортации, так и для ее жертв операция “Юг” явилась огромным потрясением, которое, к тому же, нельзя было переживать коллективно и публично. В опубликованных в перестройку воспоминаниях повторялись одни и те же мотивы: выселение проводилось ночью, людей выселяли целыми семьями, при проведении операции было задействовано большое число военных…[1]

Можно ли представить себе, в каких формах эта память существовала в “подполье” сознания молдаван в советские годы? Помимо глубинных интервью здесь могут помочь архивы органов государственной безопасности, где сохранилось немало данных о том, как вспоминали и оценивали рядовые граждане вычеркнутую из официальной истории операцию по депортации. Имеющаяся там информация об оказавшихся на новых местах жительства “спецпереселенцах” с точки зрения истории памяти менее богата, поскольку содержит, главным образом, сведения о недовольстве этих людей в связи с отсутствием у них элементарного – хлеба, картофеля, одежды.[2] Очевидно, что выселенные испытали тяжелейшую травму, многие из них и после переселения не решались вступать в колхозы и пускать корни на новом месте, рассчитывая на скорое возвращение на родину – в Молдавию.[3] Донесения о состоянии умов оставшихся в Молдавии свидетелей депортации говорят о том, что она так или иначе оставалась фактором их жизни и формировала восприятие реальности. Оценки этой категории населения советской Молдавии делятся надвое: меньшая часть зафиксированных органами госбезопасности высказываний носит откровенно просоветский одобрительный характер в духе “мало их высылали”.[4] В то же время, подавляющее большинство высказываний выдает смятение и тревогу хранителей памяти о депортации, которая кардинальным образом отличалась от сконструированной властями схемы справедливой классовой борьбы в Молдавии (“раскулачивание”). Вот лишь некоторые из подобных свидетельств: “По всей Бессарабии подняли людей так, как в 1941 г. …Взяли и женщин, и детей… Они говорят, что эти люди были кулаки, но они даже кошки не имели…”; “…Из нашего села подняли массу семейств… Не дай Бог, и нас возьмут…”.[5]

Подобные воспоминания передавались от поколения к поколению, оказав огромное влияние на целостность исторической памяти жителей Правобережной Молдавии о драматических событиях июля 1949 года. Поэтому неудивительно, что именно операция “Юг” стала одним из наиболее популярных сюжетов “возвращенной” истории в перестроечной и постперестроечной историографии Молдавии.

“Забытым” же фрагментом этого события является выпавший не только из официальной версии прошлого, но и из легитимированной перестройкой альтернативной версии памяти аспект операции “Юг”, связанный с ее проведением на территории одного из регионов Молдавии – ее левобережных районов, более известных как Приднестровье, или, в румынском варианте, Транснистрия. Таким образом, операция “Юг” – один из наиболее ярких примеров не только “возвращенной”, но и “разделенной” в национальных масштабах истории. Эта разделительная линия проходит как через общественную память (об этом речь пойдет ниже), так и через историографию.

Как уже отмечалось, в советский период все, что касалось этой операции, находилось под завесой секретности. В исторических работах того времени само название операция “Юг” не упоминалось, хотя неоднократно писалось о “выселении кулаков вместе с другими враждебными элементами за пределы республики”[6] в июле 1949 г. Изменения к лучшему в освещении данной проблемы стали происходить с началом демократического движения в Молдавии. В конце 1980-х и в 1990-е гг. появляются многочисленные исследования, посвященные операции “Юг”, авторами которых были Н. Мовиляну, И. Шишкану, В. Пасат, Е. Шишкану, М. Грибинча, В. Царанов и другие.[7] Трудно переоценить значение этих работ, прежде всего потому, что сам факт их выхода в свет ознаменовал собой падение стены молчания и лжи, окружавшей драматические события лета 1949 г. Упомянутые исследования содержали огромный объем информации о подготовке и ходе операции, тем самым меняя статус события: из области вытесненной и запрещенной “памяти” оно возвращалось в официальный исторический нарратив. Свидетельства очевидцев в этом период фактически приравнивались по значению к историографии. Ключевым здесь стало справочное издание “Книга памяти. Каталог жертв коммунистического тоталитаризма”,[8] три тома которого вышли в свет соответственно в 1999, 2001 и 2003 годах. Оно закрепило процесс возвращения вытесненного в маргинальную общественную сферу (“память”) события в официальный контекст. В то же время, предложенная этими изданиями трактовка операции “Юг” все еще нуждается в дальнейших уточнениях.[9] Так, разрабатываемая молдавской историографией версия операции “Юг” последовательно игнорирует факт ее проведения в левобережных районах республики.[10] Прежде чем проанализировать причины подобного выборочного возвращения вытесненного события в сферу общественной памяти и доминирующей историографии, необходимо реконструировать историческую картину произошедшего в

рамках операции “Юг” в левобережных районах. Этому посвящена следующая часть статьи.

* * *

По окончании Второй мировой войны и после воссоздания МССР приднестровский регион в социальном и этническом аспекте отличался от Бессарабии. Связано это было прежде всего с тем, что Бессарабия лишь в июне 1940 года была включена в состав СССР, в то время как левобережные районы уже с 1924 года являлись частью Молдавской Автономной Советской Социалистической Республики, которая, в свою очередь, входила в состав Украинской ССР. В межвоенный период в МАССР был осуществлен ряд преобразований политического, социально-экономического и культурного характера, направленных, с одной стороны, на создание некоего подобия автономии для части территории Украинской ССР, компактно заселенной молдаванами, с другой стороны – на интеграцию вновь созданных институтов власти территориально-административного новообразования в структуру жесткой вертикали централизованной власти. Не обошли стороной население Молдавской АССР и мероприятия общесоюзного масштаба, в частности, коллективизация и “ленинская национальная политика”.

В начале 1920-х гг. на территории нынешних левобережных районов Молдавии прошла аграрная реформа, приднестровские крестьяне получили от советской власти в пользование в общей сложности более 300 тысяч га земли.[11] В результате не только улучшилось положение крестьян, в том числе самых бедных, но и возник ряд новых сел в Каменском, Рыбницком, Дубоссарском и других районах.[12] Однако подобное положение вещей сохранялось недолго. Уже к концу 1924 года в Молдавской АССР были насильственно лишены имущества около 3.600 крестьянских хозяйств.[13] Коллективизация еще в большей степени осложнила положение местного населения. Согласно постановлению ЦК ВКП (б) от 5 января 1930 г., Молдавская АССР была включена во вторую группу регионов СССР, в которых коллективизация должна была завершиться весной 1932 года.[14] В период с 1929 по 1932 гг. на левом берегу Днестра были выявлены десятки тысяч “кулацких хозяйств”, земля и имущество которых подлежали конфискации, а сами крестьяне выселялись в отдаленные регионы Советского Союза, в том числе в Сибирь, Архангельскую область, на Соловецкие острова и Новую Землю.[15]

Коллективизация не только спровоцировала голод 1932-1933 года, но и подвигла тысячи крестьян покинуть родные места и бежать через Днестр в Бессарабию, входившую тогда в состав Румынии. Согласно архивным данным, за период с 1924 по 1931 гг. румынская пограничная служба зафиксировала 16.539 случаев нелегального пересечения границы беженцами из МАССР.[16] За первые три месяца 1932 года в Румынию бежало уже более 4.500 человек.[17] Селяне покидали родные места целыми семьями, однако далеко не все из них сумели перебраться через Днестр. Из многочисленных случаев расстрела беглецов советскими пограничниками упомянем, в частности, убийство сорока человек, пытавшихся пересечь Днестр по льду близ Оланештского леса в феврале 1932 года.[18] Всего же, по некоторым данным, из левобережных районов в Бессарабию в межвоенный период бежало более 20 тысяч человек.[19] Их возвращение на родную землю в период 1941-1944 годов, когда левобережные районы были оккупированы немецко-румынскими войсками, явилось одним из предлогов осуществления операции “Юг” на территории Приднестровья по окончании войны.

В этническом плане среди населения МАССР преобладали украинцы: в 1926 году они составляли 50,7% от числа всех жителей автономии.[20] В то же время районы, непосредственно примыкающие к Днестру и, собственно, составляющие нынешнее Левобережье Молдавии, были заселены в основном молдаванами. Так, молдаване составляли большинство в Дубоссарском (65,9%), Слободзейском (59,5%), Григориопольском (48,0%) и Тираспольском (34,6%) районах; лишь в Каменском и Рыбницком районах они занимали второе место по численности после украинцев (соответственно, 35,4 и 32,2%).[21]

В первые годы после создания автономии кадровая политика Молдавской АССР строилась по принципу назначения на любой мало-мальски ответственный пост проверенных партией людей, как правило, не являвшихся выходцами из Приднестровья. В результате молдаване, занимавшие, как уже отмечалось ранее, второе место в этнической структуре населения МАССР, были фактически отстранены от общественно-политической жизни региона. В 1925 году из 29 членов Молдавской областной партийной организации было 12 русских, 9 украинцев, 4 еврея и лишь 2 молдаванина.[22] Схожая картина наблюдалась и на более низких этажах власти. Так, в 1926 году из 377 чиновников комиссариатов украинцы составляли 40,7%, евреи – 32,3%, русские – 13,3%, молдаване – 4,7%.[23]

Однако пополнение населения Приднестровья выходцами из других регионов СССР шло не только за счет партийно-государственного аппарата. В межвоенный период в Молдавской АССР быстрыми темпами начала развиваться промышленность, практически отсутствовавшая здесь до установления советской власти. Создание промышленных предприятий, наряду с поставками необходимого оборудования и сырья, сопровождалось перемещением в Молдавскую автономию целых заводских коллективов из других союзных республик. Занятые в промышленности рабочие селились в городах и поселках МАССР, и это существенно влияло на изменение этнодемографической картины приднестровских районов. Так, на 1 июля 1930 г. из 1055 рабочих восьми крупнейших промышленных предприятий автономной республики насчитывалось всего 98 молдаван,[24] или 9,3%.

Ситуация, при которой молдавское население, во имя интересов которого (пусть и декларативно) была создана Молдавская автономия, имело крайне низкое представительство во властных структурах и в промышленности, со временем стала вызывать беспокойство, в том числе и у союзного руководства. От политики импортирования кадров в Молдавскую АССР постепенно перешли к стратегии воспитания кадров на местах. С этой целью в конце 1920-х годов в МАССР, как и повсюду в национальных регионах советской страны, была инициирована политика “коренизации”, т.е. привлечения к управлению местных молдавских кадров. Новая политика сопровождалась громкими заявлениями и партийными резолюциями относительно необходимости “более широкого привлечения молдаван” к общественно-политической жизни. Несмотря на это, политика “коренизации” носила, в сущности, декларативный характер, а приток кадров в республику вплоть до начала войны не только не ослабевал, но, напротив, усиливался. Если в 1928 г. в партийной организации Молдавской АССР насчитывалось 1669 коммунистов, в том числе 304 молдаванина[25] (18,2%), то на 1 января 1940 г. из 6875 коммунистов 1201 являлся молдаванином[26] (или 17,5%), т.е. доля молдаван в составе областной партийной организации уменьшилась.

Параллельно с политикой “коренизации” в молдавской автономии был провозглашен курс на “молдовенизацию”, то есть на развитие молдавской культуры и образования. Нужно отметить, что в этой сфере в межвоенный период был сделан огромный скачок. Если до 1917 г. в Левобережной Молдавии имелось более 80% неграмотных, то к 1937 г. в Молдавской АССР лишь 3% населения оставалось неграмотным и 5,5% – малограмотным.[27] В 1924 г. в автономии было всего 11 молдавских школ, а в 1939 г. их насчитывалось уже 135.[28]Были созданы Союз писателей МАССР, драматический театр, хоровая капелла и т.д.

В то же время неустранимым противоречием национальной политики в Молдавской автономии было сочетание курса на “молдовенизацию” с борьбой против “буржуазного национализма”.[29] По признанию местных партийных органов, “буржуазными националистами” нужно было объявлять “всех без исключения молдаван”, работающих на поприще “национально-культурного строительства”.[30] Борьба против “националистов” в условиях сталинского режима в любой точке СССР неизбежно влекла за собой вполне определенные репрессивные меры. Не стала исключением в этом смысле и Молдавская АССР.

Итак, к началу Великой Отечественной войны приднестровский регион являлся стопроцентно коллективизированной территорией, партийно-государственный аппарат которой был, в основном, завезен в автономную республику в централизованном порядке. В целом Молдавская АССР не выделялась какими-то специфическими чертами на фоне прочих регионов Советского Союза, в отличие от Бессарабии, где после аннексии в июне 1940 г. только начиналось “советское строительство”. Собственно, именно факт проведения коллективизации в Приднестровье в межвоенный период во многом оправдывал практически полное отсутствие интереса историков как советского, так и независимого периода к проблеме депортаций 1949 г. из левобережных районов.

В историографии советской Молдавии безраздельно господствовал тезис о том, что депортации 6-7 июля 1949 года как составная и неизбежная часть коллективизации происходили исключительно на территории Правобережья Днестра, то есть в Бессарабии. В базовом коллективном труде молдавских историков – “Истории Молдавской ССР”, вышедшей в 1982 году, – отмечалось, что депортации явились “неизбежной мерой в ходе колхозного строительства в правобережных (выделение наше – С.Д.) районах Молдавской ССР”.[31]

Современная молдавская историография, “реабилитировавшая” проблему и давшая ей новую оценку, причины депортации 1949 г. по-прежнему видит только в потребностях коллективизации правобережья. В коллективном труде “История Бессарабии”, изданном совместными усилиями румынских и молдавских историков, операция “Юг” трактуется как акт, направленный на ликвидацию индивидуальных крестьянских хозяйств в регионе.[32] Известный молдавский историк А. Морару, все работы которого начиная с конца 1980-х гг., также как и упомянутое выше коллективное издание, написаны в прорумынском ключе, также рассматривает операцию “Юг” в контексте коллективизации Бессарабии.[33] Примечательно, что и молдавские историки, рассматривающие историю Молдавии как вполне самодостаточную (а не как часть общерумынской истории), также усматривают причины операции “Юг” в нуждах послевоенной коллективизации правобережья.[34]Таким образом, причины депортации 1949 г. с территории Молдавской ССР – одна из немногих проблем в новейшей истории края, в трактовке которой едины оба основных фланга сегодняшней молдавской историографии – “румынисты” и “молдовенисты”. Если по большинству основных вопросов новейшей истории Молдавии между представителями этих двух течений идут подчас непримиримые споры, то относительно операции “Юг” все согласны с тем, что именно необходимость скорейшего завершения коллективизации стала причиной депортаций 1949 г., а организованное выселение людей, в свою очередь, сыграло решающую роль в окончательной победе колхозного строя в республике. Соответственно, историография локализует операцию на правобережье, тем самым поддерживая антилевобережные настроения “простого” молдавского населения и формирующуюся версию памяти об этой национальной катастрофе.

Безусловно, спорить с тем, что коллективизация в Бессарабии, точнее – медленные темпы ее проведения дали основной толчок к проведению операции “Юг”, нет смысла. Тому имеется достаточное количество документальных свидетельств. Так, в одном из писем председателя Совета Министров МССР Г. Рудя, адресованном заместителю председателя Совета Министров СССР Г. Маленкову, среди прочего отмечалось, что в 1949 г. в Молдавской ССР была в основном осуществлена сплошная коллективизация крестьянских хозяйств во всех районах республики.[35] Согласно статистическим данным, которые не являлись секретом и в советские времена, именно в ходе 1949 г. произошел “коренной перелом” в ходе коллективизации в Бессарабии. Если на 1 февраля 1949 г. в Правобережной Молдавии в общей структуре крестьянской собственности было лишь 22% коллективизированных хозяйств, то в декабре того же года таких хозяйств было уже 82,3%.[36]

В то же время, применительно к Транснистрии принципиально важным представляется следующий вопрос: если операция “Юг” была задумана и осуществлена с целью устрашения населения, не желавшего вступать в колхозы, то почему депортации затронули Приднестровье – территорию с поголовно коллективизированным сельским хозяйством? Нам кажется, что именно анализ драматических событий 1949 г. исключительно сквозь призму послевоенной коллективизации Бессарабии явился одной из важнейших причин “выпадения” факта операции “Юг” в левобережных районах из сегодняшнего историографического контекста. Ключ к пониманию того, почему “фрагмент” (депортация из левобережных районов) выпал из общей картины (депортация из Молдавской ССР) кроется в ответе на вопрос: почему операция “Юг” затронула как коллективизируемую Бессарабию, так и коллективизированное Приднестровье.

Примечательно, что молдавские историки не замечают совершенно очевидных подсказок, помогающих понять смысл депортации 1949 г. в целом, в том числе и в Транснистрии. Так, сразу в нескольких работах постсоветской молдавской историографии встречаются данные о том, что из общего числа выселенных семей (около 11 тысяч) более 7,5 тысяч были высланы под предлогом их принадлежности к “кулацкой” прослойке, в то время как остальным вменялось в вину “пособничество фашистским оккупантам”.[37] Обвинение в “коллаборационизме” – новый поворот в изучении операции “Юг”. Отнюдь не факт, что “кулаки” и “коллаборационисты” – понятия тождественные. Во всяком случае, очевидно, что под предлогом сотрудничества с оккупантами под депортации подпадали и жители Приднестровья, поэтому следует рассмотреть основные этапы развития левобережных районов в период Второй мировой войны и, прежде всего – социальные аспекты.

Война внесла огромные изменения в положение местного населения. С началом боевых действий на территории Молдавской ССР советское руководство в экстренном порядке провело эвакуацию части населения республики вглубь страны. По оценкам исследователей, всего из Правобережной и Левобережной Молдавии было вывезено около 300 тысяч человек.[38] По нашим подсчетам, из Приднестровья в начале июля 1941 года было эвакуировано более 30 тысяч человек.[39] Подлежавшие эвакуации граждане характеризовались специфическим социальным и этническим обликом. В основном это были представители партийно-государственного аппарата, руководители промышленных предприятий и часть пролетариата,[40] т.е. в большинстве своем люди, прибывшие в левобережные районы в межвоенный период. Соответственно, в этническом плане подавляющее большинство эвакуированных граждан не были молдаванами. Именно этим объясняется значительное сокращение численности немолдавского населения Приднестровья (в первую очередь, русских и евреев) сразу после вторжения немецко-румынских войск. Этот факт нашел свое подтверждение и в данных переписи населения, проведенной румынскими властями в Бессарабии и Транснистрии в 1942 году.[41]

После оккупации левобережных районов здесь была создана румынская провинция Транснистрия. Вплоть до весны 1944 года (т.е. до освобождения приднестровского региона советскими войсками) из Румынии в Транснистрию было направлено для работы в государственном аппарате в общей сложности около 8.000 человек.[42] Также вернулась на прежние места проживания часть людей, бежавших из Приднестровья в Румынию в межвоенный период. Естественно, что все эти перемещения не могли не повлиять на этнодемографическую ситуацию в крае. В условиях значительного сокращения числа немолдавского населения доля молдаван в общей структуре населения Левобережья возросла. В определенной степени этому способствовала и инициированная в ноябре 1941 г. румынским диктатором И. Антонеску политика колонизации Транснистрии. Предполагалось переселение в приднестровский регион этнических молдаван (румын) с территории Приднепровья, Приазовья, Крыма и Северного Кавказа, всего – более 100 тысяч человек.[43] В действительности столь масштабной акции не суждено было увенчаться успехом. Всего к июлю 1943 г. из оккупированных советских регионов в Транснистрию было переселено 4.617 молдаван.[44] Причиной неудачной попытки колонизации провинции молдавским населением стала не только и не столько плохая организация дела, но, в первую очередь, скрытое, а порой и открытое противодействие со стороны немецких властей, стремившихся заселить земли на левом берегу Днестра представителями немецкой национальности.

Нужно отметить, что немцы в Транснистрии получили особые привилегии. В целях создания компактных немецких поселений румынская администрация была вынуждена, под давлением Германии, согласиться на отселение как из немецких, так и из других сел Транснистрии жителей иных национальностей и поселение на их место немцев.[45] Также немцам был предоставлен ряд исключительных гражданских и экономических прав, которыми не располагали представители других национальностей, населявших Приднестровье. Украинцы, русские, молдаване нередко становились объектом притеснения со стороны оккупационных властей, создававших “особые условия” для этнических немцев.

В самой тяжелой ситуации во время войны в Транснистрии оказались евреи. Хотя значительная их часть была эвакуирована советскими властями при отступлении в июле 1941 года, тысячи евреев остались и стали жертвами Холокоста. Транснистрия была выбрана руководством Румынии в качестве удобной территории для депортации евреев, в основном – из Бессарабии и Буковины. Здесь были созданы несколько гетто, где евреев содержали в бесчеловечных условиях и истребляли многими тысячами. Всего, по разным оценкам, в приднестровских гетто погибло от 54.000 до 90.000 евреев.[46]

Окончание войны ознаменовало собой новые крупномасштабные изменения в составе и структуре населения Левобережной Молдавии. Во-первых, вместе с румынской администрацией этот регион покинули несколько тысяч румын. Во-вторых, сразу же после освобождения края советскими войсками в Приднестровье стали возвращаться, причем в организованном порядке, те, кто был эвакуирован летом 1941 года. И, в-третьих, с целью восстановления региона сюда были направлены тысячи партийно-государственных чиновников, рабочих, представителей интеллигенции, которым предстояло восполнить людские потери, понесенные в ходе войны. За период боевых действий и оккупации население левобережных районов существенно уменьшилось. Если в 1940 г. в шести приднестровских районах проживало 283 тысячи человек,[47] то на 1 января 1945 г. здесь насчитывалось лишь 184,8 тысяч человек.[48]

С социальной точки зрения подавляющее большинство населения послевоенного Приднестровья составляли колхозники, в то время как в Бессарабии их количество было незначительным. На 1 января 1949 г. из 243 тысяч человек, населявших восточные районы Молдавии, 160.117, или 65,9%, были колхозниками.[49] В 4 из 6 приднестровских районов были коллективизированы все 100% крестьянских хозяйств, в то время как в Дубоссарском и Слободзейском районах доля коллективизированных хозяйств составляла, соответственно, 91,7% и 95,6%.[50] Для сравнения, к 1 февраля 1949 г. в Бессарабии из общего числа в 462.946 крестьянских хозяйств коллективизации подверглись лишь 89.446, или 19,3%.[51] Что же касается этнического состава населения, следует отметить, что в этом отношении приднестровские районы отличались более смешанным характером по сравнению с Бессарабией, хотя и здесь большинство населения составляли молдаване.

В специальной литературе началом операции “Юг” считается докладная записка министра внутренних дел МССР Ф. Тутушкина министру общесоюзного МВД С. Круглову от 12 октября 1948 г. В записке, в частности, указывается, что “остатки румыно-молдавских буржуазно-националистических, кулацко-бандитских и спекулятивных элементов… на протяжении всего послевоенного периода активно сопротивлялись мероприятиям партии и правительства по восстановлению и дальнейшему развитию народного хозяйства и особенно по социалистическому преобразованию сельского хозяйства”.[52] С целью преодоления сложившихся трудностей Тутушкин просил у министра Круглова разрешение на высылку в отдаленные области Советского Союза 15.000 кулацких семей или хотя бы “наиболее враждебной и экономически мощной части кулачества в количестве до 5.000 человек”.[53]

Здесь нужно отметить, что первые документальные упоминания о количестве кулацких семей появились за несколько лет до записки Тутушкина, а именно – вскоре после восстановления в Молдавии советской власти. Так, согласно сообщению временно исполняющего обязанности народного комиссара НКГБ Молдавской ССР И. Мордовца от 10 июля 1944 года, адресованного первому секретарю ЦК КП(б)М Н. Ковалю, “в Молдавию на прежние места жительства возвратилось значительное количество кулаков” и многие из этих “кулаков” осели на левом берегу Днестра.[54] Сообщение фиксировало 205 кулацких семей, или 406 человек, в четырех приднестровских районах, причем данные по Тираспольскому и Слободзейскому районах не приводились, поскольку подлежали дальнейшему уточнению.[55] Нам не известно, были ли включены в этот список семьи депортированных до 1949 года или по отношению к ним применялись какие-то другие меры воздействия. В любом случае, Ф. Тутушкин не был первым, кто поднял “кулацкую проблему” применительно к Приднестровью послевоенного периода.

Возвращаясь к письму от 12 октября 1948 года, необходимо отметить, что после послания Ф. Тутушкина события разворачивались стремительно. Уже 16 октября того же года сотрудник Бюро ЦК ВКП(б) по Молдавской ССР И. Земцов сообщал председателю вышеупомянутого Бюро В. Иванову о росте “враждебной деятельности” за сентябрь и первую половину октября 1948 года.[56] А в январе 1949 г. прокуратура МССР обратила внимание председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Молдавской ССР на участившиеся факты “подрывной деятельности кулаков”. В числе прочего кулакам вменялись в вину “создание повстанческих отрядов; террористические расправы над советскими активистами; организация террористических актов против организаторов колхозного строительства на селе; активная антисоветская агитация против коллективизации и т.д.”[57]

Анализируя эти документы, невольно приходишь к выводу, что механизм предстоящей операции по депортации был запущен “сверху”, а местные инициативы являлись лишь звеньями задуманного в высоких кабинетах грандиозного плана. Своей главной задачей в Молдавии на 1949 год советское руководство видело завершение коллективизации, продвигавшейся крайне медленно. В первые послевоенные годы создание колхозов сопровождалось сильнейшими потрясениями на селе. Так, в 1946-1947 гг. в следствие резкого увеличения норм хлебозаготовок в условиях сильной засухи и крайне бедственного положения сельского населения, молдавское село оказалось охваченным массовым голодом. По оценкам современных исследователей, человеческие потери в результате голода 1946-1947 гг. следует оценивать в 150-200 тысяч человек.[58]

Нужно отметить, что господство колхозного строя в левобережных районах Молдавии не стало гарантированным спасением от голода. В период с ноября 1946 г. по август 1947 г. в приднестровских районах было зафиксировано 4.892 рождений и 6.433 смертей,[59] таким образом, убыль населения составила 1.541 человек. К 1948 году крестьянские хозяйства Приднестровья, как и во всей Молдавии, подошли в плачевном состоянии: вследствие голода численность населения существенно сократилась, а выжившие крестьянские семьи влачили жалкое существование. Именно тогда представители советской власти заявили о наличии в Молдавии 15.000 кулацких хозяйств (как это утверждал Ф. Тутушкин). Это было, мягко говоря, преувеличением, поскольку маловероятно, чтобы после сложнейших испытаний, выпавших на долю крестьян в первые послевоенные годы, в республике было столько зажиточных семей. Формально же на территории правобережной Молдавии к числу кулацких могло быть отнесено большинство крестьянских хозяйств, свидетельством чего являются и приведенные выше данные о количестве колхозов на начало 1949 г. Применительно к Приднестровью говорить даже о наличии кулацкой прослойки не было никакого смысла, поскольку левобережные районы были полностью коллективизированы в межвоенный период.

Следующим важнейшим звеном на пути к драматическим событиям 6-7 июля 1949 года стало письмо высших руководителей Молдавской ССР от 17 марта 1949 года, адресованное председателю Совета Министров ССР И. В. Сталину. В письме, помимо прочего, отмечалось, что “в связи с усилением налоговой политики в отношении кулацких хозяйств зарегистрированы многочисленные случаи распродажи кулаками своих хозяйств, выезда их из пределов республики и попыток перехода за границу”.[60] Утверждалось также, что “кулацко-националистические элементы всегда являлись оплотом реакционных румынских режимов на территории бывшей Бессарабии, они входили в различные буржуазно-националистические партии, существовавшие в Румынии, являлись проводниками антисоветской политики в деревне, были верными агентами разведывательных органов в борьбе против революционно настроенных масс. В период Великой Отечественной войны кулацко-националистические элементы открыто перешли на сторону врагов советской власти и были опорой оккупационного режима. Их руками немецко-румынские захватчики грабили Молдавию, проводили карательные экспедиции против партизан, учиняли расправу и издевательства над советскими патриотами”.[61] Нетрудно заметить, что характеристика, данная “кулацко-националистическим элементам”, и это верно подметил В. Пасат,[62] целиком совпадает с документами, составленными в органах госбезопасности.

Однако вторая часть письма, где содержится просьба о выселении, порождает сомнения в истинном авторстве данного документа. Так, ЦК ВКП(б) по Молдавской ССР, ЦК КП(б) Молдавии и Совет Министров республики просят И. В. Сталина решить вопрос о выселении “кулацко-националистических элементов” в Южно-Казахстанскую, Джамбульскую, Актюбинскую области Казахской ССР, Томскую и Свердловскую области. Сомнительно, чтобы органы власти одной республики могли не то что решать, но и предлагать конкретные направления выселения в другие республики. Подобные вопросы входили в компетенцию союзного руководства. Это является еще одним аргументом в пользу того, что данное письмо было составлено в высоких кремлевских кабинетах, по крайней мере, в трех перечисленных органах, от имени которых составлен документ, представители республики играли отнюдь не решающую роль. Для нас крайне важной особенностью данного письма является тот факт, что в нем совсем не упоминается левобережный регион Молдавии, но указываются “западные районы” и “бывшая Бессарабия”.[63]

Наконец, кульминацией “документальной” подготовки операции “Юг” стало постановление Совета Министров СССР №1290-467 от 6 апреля 1949 года. Данное постановление было озаглавлено “О выселении с территории Молдавской ССР кулаков, бывших помещиков, крупных торговцев, активных пособников немецких оккупантов, лиц, сотрудничавших с немецкими и румынскими органами полиции, участников профашистских партий и организаций, белогвардейцев, участников нелегальных сект, а также семей всех вышеперечисленных категорий” (утверждено решением Политбюро ЦК ВКП(б)). В названии данного постановления содержалась не только расшифровка туманного определения “кулацко-националистические элементы”, но и свидетельство того, насколько широкое поле для маневра оставляли себе власти в отношении количества выселяемых. Согласно документу, предполагалось выселить 11.280 семей, или 40.850 человек.[64] Здесь мы не будем перечислять все меры, которые предполагалось применить к данной категории лиц, отметим лишь, что к упоминавшимся в письме от 17 марта регионам выселения были добавлены Алтайский край, Курганская и Тюменская области РСФСР.[65]

Возвращаясь к вопросу о депортации с территории Приднестровья, отметим, что к 13 декабря 1948 г. Министерство госбезопасности Молдавской ССР составило списки “кулаков и прочих антисоветских элементов”, в состав которых были включены и жители левобережных районов: в Тираспольском районе – 728 человек, в Григориопольском районе – 712, в Дубоссарском районе – 250, в Каменском районе – 467, в Рыбницком районе – 1028, в Слободзейском районе – 614,[66] всего – 3.799 человек. В правобережном Оргеевском районе Молдавии, где было выявлено 838 “кулаков и антисоветских элементов”, доля коллективизированных хозяйств составила 15,1%, а в Рышканском правобережном районе, где было выявлено 587 подобных “элементов”, к декабрю 1948 г. было коллективизировано лишь 8,4% всех крестьянских хозяйств.[67]

1 января 1949 г. в Тираспольском районе насчитывалось 31.322 колхозников из общего числа 38.062 селян, в Григориопольском районе – 16.099 из 19.503, в Дубоссарском районе – 23.882 из 26.428, в Каменском районе – 22.583 из 24.634, в Рыбницком районе – 35.075 из 38.596 и в Слободзейском районе – 31.156 колхозников из общего числа 34.177 сельских жителей.[68] Таким образом общее число сельского населения Приднестровья составило 181.400 человек, из которых 160.117, или 89,15%, были колхозниками.[69] Остальная, “неколхозная”, часть населения не обязательно вела “подрывную” и прочую антисоветскую деятельность. Помимо колхозников, в селах проживали государственные и партийные деятели, врачи, учителя и прочие категории граждан. Поэтому никак нельзя согласиться с автоматическим включением этих 10,45% селян в категорию “антисоветских элементов”. Если сравнить показатели Приднестровья с данными Бессарабии, следует отметить, что, например, в таких правобережных районах, как Оргеевский и Рышканский, на 1 января 1949 г. колхозниками были, соответственно, из 30.196 селян 5.034 (16,7%), из 37.167 – 4.932 человек (13,3%).[70]

Весной 1949 г. заместитель начальника Статистического управления при Совете Министров МССР С. Костылев в одном из секретных отчетов отмечал, что в восточных районах республики зафиксирована наименьшая общая и детская смертность, что помимо прочего обусловлено и “поголовной коллективизацией” региона.[71] Это – официальное признание государственного чиновника, сделанное к тому же в конфиденциальном отчете, что еще более повышает его ценность, может считаться, пожалуй, наиболее достоверным свидетельством того, что к моменту начала операции по депортации в левобережных районах Молдавии просто некого было коллективизировать. В то же время, в так называемых оперативных списках, первый вариант которых был подготовлен к 12 мая 1949 года, фигурировало 279 семей, подлежавших депортации из приднестровского региона, причем к числу кулаков, бывших помещиков и крупных торговцев были отнесены лишь 75 семей, остальным инкриминировалось пособничество фашистскому режиму.[72]

Детальное изучение архивных данных позволило нам сделать вывод о том, что проведение операции “Юг” на территории Приднестровья явилось социально-этнической чисткой. Социальный аспект выразился в том, что абсолютное большинство выселенных принадлежало к категории крестьян, а сама операция проводилась прежде всего в селах. Что же касается этнического аспекта, то, хотя в число выселенных граждан входили представители практически всех проживавших в Приднестровье национальностей, большинство депортированных были молдаванами. Нужно отметить, что оба эти аспекта тесно связаны друг с другом: большинство сельского населения левобережных районов составляли этнические молдаване, которые жили, в основном, в сельской местности.

Этнический аспект выселения с территории Приднестровья наложил свой отпечаток, в том числе, на формальную сторону депортации. Если в Бессарабии большинство депортированных уезжали в отдаленные регионы СССР с клеймом “кулак”, то в левобережных районах выявлялись, в основном, “националистические элементы”. Советская идеологическая машина также работала в соответствующем направлении. Так, 24 мая 1949 г. в Каменском районе состоялось сразу 3 собрания с общей темой “Молдавско-румынские националисты – злейшие враги молдавского народа”.[73] Подобные собрания имели место и в других левобережных районах. Само название этих мероприятий говорит о том, против кого были направлены пропагандистские и репрессивные меры и с кем собиралась бороться советская власть в приднестровском регионе.

Важнейшим источником для более детального изучения хода и последствий операции “Юг” для приднестровских районов является письмо уполномоченного ЦК КП(б) Молдавии в Рыбницком секторе А. Козырева на имя первого секретаря ЦК КП(б) Молдавской ССР Н. Коваля.[74] В этом письме, содержащем отчет о результатах депортации, среди прочего указывается, что в оперативные списки попали “люди с наградами, участники Великой Отечественной войны, в то же время перепутаны года рождений, указано, что им 50 лет, хотя на самом деле некоторым 60 или даже за 70 лет”, а также то, что в Приднестровье эти списки были составлены еще в межвоенный период и что за истекший срок они не претерпели существенных изменений.[75] Козырев отмечает, что из общего числа предполагавшихся к депортации было выселено 96%.[76] В записке также указывается, что “в оперативные списки были не включены многие из тех, кто должен был быть поднят скорее, чем кто-либо”, поэтому, продолжает А. Козырев, после консультаций с Н. Ковалем он “лично связался с министром госбезопасности Союза” и 40 минут спустя им были отправлены другие 500 дел, приложенных к оперативным спискам.[77] Из данного признания можно сделать вывод о том, что весь ход операции “Юг” контролировался и даже управлялся союзным руководством, спускавшим “сверху” план, который надлежало выполнить любой ценой. Местным властям предстояло на месте решать, кого депортировать, кого оставлять, при этом общий процент выселяемых должен был быть достигнут любыми средствами.

Вполне естественно, что в такой ситуации были неизбежны разного рода “перегибы”, однако то, как проводилась операция “Юг” в Приднестровье, не укладывается ни в какие разумные рамки. Для выполнения навязанного сверху плана республиканские власти пошли на своеобразные меры. 4 и 5 июля 1949 г., то есть за 1-2 дня до выселения, в левобережные районы Молдавской ССР были направлены несколько групп партийных активистов, уполномоченных организовать колхозные собрания. В ходе этих собраний, с формулировкой “бывшие кулаки, пособники немецко-румынских оккупантов” и “дезорганизаторы колхозного производства” из колхозов были исключены крестьяне, фамилии которых фигурировали в оперативных списках.[78] Есть сведения, что в Дубоссарском районе эти собрания прошли в один день – 4 июля – во всех селах района, в Каменском районе – 5 июля, также во всех без исключения колхозах.[79] Как видно, проблема поиска “классовых врагов” на целиком коллективизированной территории была решена с редкой изобретательностью. Однако подобные действия властей не могли не взбудоражить общество. Чтобы не вызвать панику и тем самым не поставить под угрозу срыва проведение операции, 5 июля во всех районах Левобережья были проведены совещания партийного актива.[80] В ходе этих совещаний подробно разъяснялись задачи коммунистов при проведении операции, были назначены опергруппы, а во все села района направлены уполномоченные для руководства операцией и проведения массово-политической работы с колхозниками на предмет разъяснения “необходимости и значения выселения пособников немецко-румынских оккупантов”.[81]

К сожалению, вытеснению всех этих событий из “официальной памяти” республики и памяти населения способствовало и то, что в историографии утвердились неверные данные о числе выселенных из Левобережья.

Согласно постановлению № 509 Совета Министров Молдавской ССР от 28 июня 1949 г. “О выселении из Молдавской ССР семей кулаков, бывших помещиков и крупных торговцев”, депортации подлежали: из Григориопольского района – 13 семей, из Дубоссарского района – 14 семей, из Каменского района – 10 семей, из Рыбницкого района – 39 семей, из Слободзейского района – 4 семьи, из города Тирасполя – 16 семей, из Тираспольского района – 4 семьи,[82] всего – 100 семей. Однако анализ архивных данных позволяет утверждать, что в день проведения операции “Юг” из приднестровских районов было депортировано значительно больше людей, нежели это предусматривалось постановлением от 28 июня. Здесь важнейшими источниками оказываются отчеты секретарей районных комитетов партии, представленные в ЦК КП(б) Молдавской ССР почти сразу после завершения операции и подтвержденные в ноябре-декабре того же 1949 года. Так, согласно отчету секретаря Григориопольского комитета партии М. Кровякова, всего в районе было намечено к выселению 99 семей, из которых затем исключили 47 хозяйств.[83] В итоге из Григориопольского района было выселено 48 хозяйств, со следующими формулировками: кулацких – 9 семей, торговцев – 3 семьи, пособников и предателей – 22 хозяйства, семей осужденных пособников – 14 хозяйств.[84]

Согласно отчету секретаря Дубоссарского райкома КП(б) Молдавии Б. Шатрова, первоначально подлежало выселению из района 126 семейств.[85] По разным причинам республиканскими органами было исключено 55 семей; всего было выселено 69 хозяйств.[86]

В отчете секретаря Каменского РК КП(б)М Н. Гапонова указывается, что подлежало выселению 146 хозяйств, из которых исключено 116, а всего выселено 29 семей.[87]

Секретарь Рыбницкого РК КП(б)М П. Беляев сообщал, что всего было намечено к выселению 76 семейств, или 259 человек.[88] В день операции из Рыбницкого района было выселено 89 семей общим количеством 295 человек, в том числе “кулаков и бывших торговцев – 24 семьи (81 человек), пособников, предателей и полицейских – 59 семейств (193 человека), участников профашистских организаций – 3 семьи (13 человек), участников нелегальных сект – 3 семьи с общим количеством 10 человек”.[89]

Согласно отчету секретаря Слободзейского райкома партии В. Балана, в Слободзейском районе намечалось к выселению 76 хозяйств, или 187 человек, из которых 52 семьи были исключены.[90] Всего из Слободзейского района было депортировано 24 семьи (54 человека), в том числе семей торговцев – 1, кулаков – 3, пособников и предателей – 20.[91]

Из административного центра левобережных районов – города Тирасполя, как следует из отчета секретаря Тираспольского горкома КП(б) Молдавии, было выселено 24 семьи и 5 одиночек, хотя намечалось выселить 25 семей.[92]

Таким образом, исходя из отчетов районных властей, из левобережных районов было депортировано 305 семей, то есть в 3 раза больше, чем это предусматривалось постановлением № 509 от 28 июня 1949 г. Следует напомнить, что выселение производилось в основном из сельской местности, где семьи характеризовались многодетностью. Поэтому, не обладая сведениями о количестве депортированных по всем левобережным районам, можно приблизительно вычислить эту цифру, опираясь на имеющиеся данные о числе семей. Сопоставив данные по тем районам, где известно лишь количество семей, с районами, где известно как число семей, так и общее число депортированных, можно предположить, что из левобережных районов Молдавии было выселено не менее 1.000 человек. Опираясь на эту цифру, которая представляется нам минимальной, и допустив, что общее число депортированных составило 35.050 человек, выходит, что доля приднестровского населения была примерно 2,8%. Возможно, этот процент представляется ничтожно малым в сравнении с количеством выселенных с территории Беcсарабии. Однако нужно учесть, что это около 0,4% всего населения левобережных районов, что дает нам право утверждать, что в результате депортации был нанесен ощутимый удар по населению края.

В то же время, приведенные данные о числе депортированных из приднестровских районов нельзя считать окончательными. Хотя в условиях сталинской централизации предоставлявшиеся “наверх” отчеты нижестоящих чиновников отличались точностью и достоверностью, воспоминания и свидетельства очевидцев подчас являются более достоверными. В этой связи огромный интерес представляет капитальный справочный труд “Книга памяти”, о котором мы уже упоминали выше. В этой работе содержатся списки жителей Молдавии, подвергшихся преследованиям и репрессиям в разные годы тоталитарного режима, в том числе и данные о выселенных в ходе операции “Юг”. Эти списки составлялись по свидетельствам очевидцев тех событий или, в большинстве случаев, по воспоминаниям их потомков. Вполне естественно, что подобного рода книга не могла обойтись без ошибок и недочетов, что связано, во-первых, с обилием материалов, а во-вторых, с тем, что составители просто не могли охватить всех участников событий минувших лет. Однако в целом этот труд представляется весьма ценным, и потому мы просто не могли обойти его вниманием. Первое, что бросается в глаза при изучении списков депортированных жителей приднестровских регионов – это значительно бoльшее их число в сравнении с данными, предоставленными районными властями. Так, согласно “Книге памяти”, 6-7 июля 1949 г. из Григориопольского района было выселено 123 человека,[93]из Дубоссарского района – 372 человека,[94]из Каменского района – 366 человек,[95]из Рыбницкого района – 304 человека,[96] из Слободзейского района – 249 человек,[97] из города Тирасполя – 46 человек,[98]всего – 1460 человек, или 0,6% всего населения Приднестровья.

Изучение этнического состава депортированных приднестровцев по “Книге памяти” представляется задачей сложной, хотя и небесперспективной. Проблема состоит в том, что данная работа содержит список выселенных семей с указанием фамилии главы семьи и количества членов семьи. Естественно, семьи не были однородными в этническом плане, поэтому по одному лишь звучанию фамилии идентифицировать всех членов данной семьи в качестве представителей одной национальности было бы не совсем верно. В то же время характерной чертой молдавских семей была многодетность, и если исходить из этого признака, то количество членов семьи может также служить этническим идентификатором. Наконец, в Приднестровье всегда имелись “молдавские”, “украинские”, “русские”, “немецкие” села, т.е. поселения с компактным проживанием тех или иных этнических групп. В этой связи мы все же посчитали возможным этнически идентифицировать семьи, опираясь на фамилию главы семьи и количество ее членов, оговорившись, что эти данные не являются абсолютно достоверными.

Из Григориопольского района был выселен 51 молдаванин,[99] или 41,5% от всех депортированных, из Дубоссарского района – 216 молдаван[100] (58,1%), из Каменского района – 215 молдаван[101] (58,7%), из Рыбницкого района – 159 молдаван[102] (52,3%), из Слободзейского района – 115 молдаван (46,2%), из Тирасполя – 17 молдаван[103] (36,9%). Таким образом, более половины (52,9%) всех депортированных в 1949 г. с территории Приднестровья составляли этнические молдаване.

В процентном соотношении более всего было выселено из Дубоссарского и Каменского районов – соответственно 1,19% и 1,16% от всего населения этих районов. Из Слободзейского района было выселено 0,72% населения, из Рыбницкого района – 0,60%, из Григориопольского района – 0,46%, и из города Тирасполя – 0,14% населения.[104]

Основными направлениями выселения людей с территории Приднестровья были Архангельская, Иркутская, Кемеровская, Курганская, Томская и Тюменская области РСФСР, а также Казахская ССР.[105]Как правило, депортации подлежали семьи в полном составе, включая стариков и детей. Большинство этих людей уже никогда не вернулось на прежние места приживания, а многие так и не смогли приспособиться к суровым условиям ссылки.

* * *

Операция “Юг” 1949 г. стала трагедией для всей Молдавии. Население республики было в очередной раз искусственно поделено на “наших” и “чужих” – “кулаков”, “националистов” и “пособников оккупантов”. Тяготы военных лет и последовавшие сразу за ними годы голода, спровоцированного советским руководством, легли непомерным грузом на плечи простых людей. В Приднестровье, где, в отличие от Бессарабии, не понаслышке знали о коллективизации еще с межвоенного периода, депортации 1949 г. стали своего рода превентивной мерой руководства, попыткой запугать население края, восстановить прерванный процесс утверждения советского режима. И если в правобережных районах Молдавии 1949 год обозначил “коренной перелом” процесса коллективизации, то депортации из левобережных районов стали, если можно так выразиться, эпилогом коллективизации. После этого в Приднестровье развернулось массовое индустриальное строительство, в том числе и заводов-гигантов, в ходе которого население региона подчинялось законам организованной миграции в соответствии с нуждами социалистического строительства.

Во многом именно миграционные процессы предопределили тот факт, что в исторической памяти приднестровцев, в отличие от жителей Правобережной Молдавии, не осталось места для депортации 1949 г. В ходе послевоенных пятилеток организованный приток населения в Молдавию и, особенно, в Приднестровье существенным образом повлиял на численное соотношение коренного и вновь прибывшего населения. И если на правом берегу Днестра положение коренного населения в этом смысле изменилось не настолько, чтобы операция “Юг” исчезла из памяти общества, то в Приднестровье наблюдалась противоположная картина. Прибывшие после 1949 г. из разных уголков Советского Союза многие тысячи мигрантов не были свидетелями драмы выселения, соответственно, они не могли сформировать альтернативную официальной версию памяти. Общественным сознанием жителей Левобережья само понятие “операция Юг” воспринимается как нечто чужеродное, навязываемое “недружественным” Правобережьем. Тем более что им предлагается эксклюзивистская версия чисток в “Бесарабии”.

Левобережье оказалось исключено из процесса возвращения и легитимации альтернативной памяти в современной Молдавии: отчасти потому, что эта память изначально была так или иначе “расколота” различием предшествующего исторического опыта двух регионов, во многом – в силу физического отсутствия хранителей памяти о депортации в Левобережье. Идеологическая атмосфера в современном Приднестровье также не способствует интеграции региона в общее пространство памяти: официальная историография непризнанной “Приднестровской Молдавской Республики”, по степени догматизма вполне сравнимая с исторической наукой советского периода, так же, как некогда советская историография, старается избегать упоминаний об операции “Юг”. При изучении послевоенного периода историки Приднестровья отдают предпочтение детальному анализу развития всех без исключения отраслей промышленности данного региона, эволюции сельского хозяйства и т.д.[106] Здесь не происходит “ренессанса памяти” в том виде, в каком он имел место в республике в целом.

С другой стороны, политическая составляющая очевидна и в позиции историков Правобережной Молдавии, которые не стремятся к основательному изучению операции “Юг” в Приднестровье. С началом десоветизации Молдавии историческая наука стала, пожалуй, основным орудием политической аргументации представителей всего политического спектра республики, от приверженцев независимости – “унионистов” (т.е. сторонников объединения с Румынией), до сторонников сохранения Молдавии в составе Союза ССР. Несмотря на радикально противоположные взгляды относительно будущего этого края, все участники политического процесса, стремясь доказать свою правоту, апеллировали к событиям 1940 г., когда Бессарабия вошла в состав СССР. И те и другие оценивают операцию “Юг” как национальную молдавскую трагедию, в то время как распространение статуса “жертвы” на Приднестровье кажется проблематичным.

Очевидно, что полноценная историографическая реконструкция операции “Юг” сегодня крайне важна не только как часть исторического наследия Молдавии, но и как элемент преодоления раскола общественной памяти, формирования нового историографического канона. Именно эти процессы, в конечном счете, определят дальнейшее движение общества по пути преодоления конфликтного и драматического прошлого.

[1] История Молдавской ССР. С древнейших времен до наших дней. Кишинев, 1982. С. 412. Среди других работ советского периода, где можно найти некоторые данные о депортации 1949 года, выделим следующие: Коллективизация крестьянских хозяйств правобережных районов Молдавской ССР. Сборник документов. Кишинев, 1969; История коллективизации сельского хозяйства и укрепления колхозов Молдавии. Материалы научной сессии, состоявшейся 25 января 1968 г. Кишинев, 1967.

[2] N. Movileanu. Deschiaburirea. // Politica, 1991. Nr. 3-5; I. Șișcanu. Desțărănirea bolșevică în Basarabia. Chișinău, 1994; В. Пасат. Трудные страницы истории Молдовы. Москва, 1994; Он же. Суровая правда истории. Депортации с территории Молдавской ССР 40-50 гг. Кишинев, 1998; E. Șișcanu. Ghilotina bolșevică în Basarabia. // Destin românesc, 1995. Nr. 3. Pp. 86-103; M. Gribincea. Basarabia în primii ani de ocupație sovietică. Cluj-Napoca, 1995; В.И. Царанов. Операция “Юг” (о судьбе зажиточного крестьянства Молдавии). Кишинев, 1998.

[3] Cartea memoriei. Catalog al victimelor totalitarismului comunist. Chișinău. Vol. I, 1999; Vol. II, 2001; Vol. III, 2003.

[4] Так, крайне сложной задачей является установление точного числа жителей Молдавии, выселенных в ходе операции. В Перестройку в исторический оборот была пущена цифра в 11 тысяч семей (Советская Молдавия. 1988, 21 сентября). Считается, что именно такое число граждан было выселено из всей Молдавии (т.е. из Бессарабии и Транснистрии) в ночь с 6 на 7 июля 1949 года. Позднее в исследованиях молдавских историков упоминались более конкретные цифры, близкие, тем не менее, к первоначальной, а именно – 11.149; 11.293 семей, или 35.050 человек (I. Șișcanu. Op. cit. Pp. 100-101; В. Пасат. Указ. соч. C. 257-258). К сожалению, имеющиеся в наличии источники не позволяют с уверенностью утверждать, что данные цифры полностью аккуратны. Тем не менее, обнаруженные нами в архивах ранее не публиковавшиеся данные позволяют поставить вопрос о необходимости пересмотра общего количества выселенных жителей Молдавии в сторону увеличения этого показателя.

[5] В подобном ракурсе данная проблема была поднята мною впервые в ходе ежегодной научной конференции Национального музея истории Республики Молдова в октябре 2002 года. S. Digol. Populația Transnistriei și operațiunea “Sud” din 1949. // Tiragetia. Anuarul Muzeului Național de Istorie a Moldovei. 2003, nr. XII. Pp. 196-200.

[6] A. Moraru. Istoria românilor. Basarabia și Transnistria (1812-1993). Chișinău, 1995. P. 299.

[7] Ibidem.

[8] Ibid. P. 301.

[9] История Молдавской ССР. C. 301.

[10] A. Moraru. Op. cit. Pp. 301-302.

[11] Рассчитано по: Gh. Tulbure. Evadări din “infernul sovietic”. // Destin românesc, 1998. Nr. 3-4. P. 51.

[12] A. Moraru. Op. cit. P. 303.

[13] Ibidem.

[14] Ibid. P. 304

[15] К. Стратиевский. Изменения в административно-территориальном делении и в составе населения Молдавской АССР (1924-1940 гг.). // Revista de Istorie a Moldovei, 1995. Nr. 2. P. 37.

[16] Там же.

[17] E. Negru. Politica de cadre în R.A.S.S.M. // Demistificarea sau remistificarea istoriei. Materialele Dezbaterilor Naționale. 26-28 aprilie 1999. Chișinău, 2000. P. 93.

[18] Ibid. P. 94.

[19] Социалистическая индустриализация и развитие рабочего класса Советской Молдавии (1926-1958 гг.). Кишинев, 1970. C. 45.

[20] Грекул А.В. Формирование и развитие молдавской социалистической нации. Кишинев, 1955. C. 89.

[21] Архив социально-политических организаций Республики Молдова (в дальнейшем – АСПОРМ). Ф. 51. Оп. 1. Д. 30. Л. 18.

[22] История Молдавской ССР. C. 307.

[23] Советская Молдавия. 1924-1939. Тирасполь, 1939. C. 233.

[24] E. Negru. Op. cit. P. 99.

[25] Ibidem.

[26] История Молдавской ССР. C. 412.

[27] История Бессарабии. От истоков до 1998 г. Координатор И. Скурту. Кишинев, 2001. С. 255.

[28] A. Moraru. Op. cit. P. 429.

[29] Так, например, В. И. Пасат, точно охарактеризовав трактовку операции “Юг” в период Советского Союза как “ничего не объясняющие общие положения”, скрывавшие истинные детали подготовки, хода и результатов операции, в то же время отмечает, что причина депортации заключалась в показательном разгроме кулаков с целью форсирования “социалистических преобразований на селе, то есть с целью скорейшего завершения коллективизации. В. Пасат. Трудные страницы…, с. 219-223. В.И. Царанов, посвятивший операции “Юг” целую монографию, уже в самом названии своей работы – “Операция “Юг” (о судьбе зажиточного крестьянства Молдавии)” раскрывает свое видение причин депортации 1949 г. Через всю его книгу красной нитью проходит мысль о том, операция “Юг” явилась ответом власти на неудовлетворительные темпы коллективизации, в то время как основную массу депортированных составляли зажиточные крестьяне – так называемые “кулаки”. В.И. Царанов. Операция “Юг”…

[30] Национальный Архив Республики Молдова (в дальнейшем – НАРМ). Ф. 3021. Оп. 5. Д. 643. Л. 163.

[31] A. Moraru. Op. cit. P. 429.

[32] См., например: M. Gribincea. Op. cit. P. 64; I. Cașu. “Politica națională” în Moldova Sovietică. Chișinau, 2000. P. 131.

[33] Очерки истории Коммунистической партии Молдавии. Кишинев, 1981. С. 293; B. Пасат. Суровая правда истории. С. 127.

[34] S. Digol. Aspectul etno-demografic al evacuării din Transnistria în 1941. // Economie, societate și politică în Moldova. (Aspecte din istoria medie, modernă, contemporană). Chișinău, 2001. P. 35.

[35] Ibid. Pp. 31-35.

[36] Arhivele Naționale Istorice Centrale (в дальнейшем – A.N.I.C.) Fond Ministerul Instrucțiunilor. D. 501/1944. F. 54-55.

[37] O. Verenca. Administrația civilă română în Transnistria. Chișinău, 1993. P. 31.

[38] С.А. Гратинич. На левом берегу Днестра. 1941-1944. Кишинев, 1985. С. 37.

[39] R. Solovei. Considerațiuni cu privire la repatrierea românilor de la est de Bug (1942-1943). // Tiragetia. Vol. VI-VII. Chișinău, 1998. P. 291.

[40] И.Э. Левит. Участие фашистской Румынии в агрессии против СССР. Истоки, планы, реализация (1.IX.1939-19.XI.1942). Кишинев, 1981. С. 252.

[41] S. Manuilă, W. Filderman. Populația evreiască din România în timpul celui de-al doilea război mondial. Iași, 1994. P. 46; Encyclopedia of the Holocaust. New York, 1990. P. 212.

[42] Е.М. Загородная, В.С. Зеленчук. Население Молдавской ССР. Кишинев, 1987. С. 24.

[43] НАРМ. Ф. 3021. Оп. 5. Д. 134. Л. 37.

[44] Рассчитано по: НАРМ. Ф. 3021. Оп. 5. Д. 903. Л. 15, 17, 23, 44, 47, 53; Д. 906. Л. 18.

[45] В. Пасат. Суровая правда… C. 226-228.

[46] Рассчитано по: там же.

[47] Там же. C. 220.

[48] Там же. C. 220-221.

[49] В. Пасат. Суровая правда… C. 221.

[50] Там же.

[51] В. Пасат. Суровая правда… C. 221

[52] Там же.

[53] Голод в Молдове (1946-1947). Сборник документов. Кишинев, 1993. C. 9, 10; В. Пасат. Трудные страницы… C. 163.

[54] Рассчитано по: Голод в Молдове. C. 375, 387, 644, 649, 699, 704, 718

[55] В. Пасат. Суровая правда... C. 232.

[56] Там же.

[57] Там же. C. 233.

[58] Там же.

[59] Там же. C. 234.

[60] Там же.

[61] Там же. C. 226-228.

[62] Там же. C. 226, 228.

[63] НАРМ. Ф. 3021. Oп. 5. Д. 903. Л. 15, 17, 23, 44, 47, 53.

[64] Рассчитано по: там же.

[65] Там же. Л. 40, 45.

[66] Там же. Д. 906. Л. 161.

[67] В.И. Царанов. Указ. соч. С. 39.

[68] АСПОРМ. Ф. 51. Оп. 8. Д. 304. Л. 6.

[69] В период подготовки и осуществления операции “Юг” территория МССР была условно поделена на 8 секторов. В состав Рыбницкого сектора входили 4 приднестровских района – Рыбницкий, Дубоссарский, Каменский, Григориопольский и 2 правобережных района – Криулянский и Резинский. Еще 2 левобережных района – Слободзейский и Тираспольский, были включены в Бендерский сектор).

[70] I. Șișcanu. Op. cit. Р. 131.

[71] Ibid. P. 132.

[72] Ibidem.

[73] АСПОРМ. Ф. 51. Оп. 8. Д. 297. Л. 2; Д. 303. Л 3.

[74] Там же.

[75] Там же. Д. 297. Л. 2; Д. 303. Л. 3; Д. 328. Л. 2; Д. 335. Л. 2; Д. 336. Л. 4.

[76] Там же. Д. 297. Л. 2

[77] I. Șișcanu. Op. cit. Р. 109.

[78] Там же. Д. 295. Л. 25.

[79] Там же.

[80] Там же. Д. 297. Л. 4.

[81] Там же.

[82] Там же. Д. 303. Л. 6.

[83] Там же. Д. 325. Л. 2.

[84] Там же.

[85] Там же. Д. 328. Л. 6.

[86] Там же. Л. 2.

[87] Там же. Д. 335. Л. 2, 4.

[88] Рассчитано по: Cartea memoriei. Vol. II. Pp. 356-388.

[89] Рассчитано по: Ibid. Pp. 131-168.

[90] Рассчитано по: Ibid. Vol. I. Pp. 304-335.

[91] Рассчитано по: Ibid. Vol. III. Pp. 168-192.

[92] Рассчитано по: Ibid. Pp. 333-371.

[93] Рассчитано по: Ibid. Vol. I. Pp. 138-140.

[94] Рассчитано по: Ibid. Vol. II. Pp. 356-388.

[95] Рассчитано по: Ibid. Pp. 131-168.

[96] Рассчитано по: Ibid. Vol. I Pp. 304-335.

[97] Рассчитано по: Ibid. Vol. III. Pp. 168-192.

[98] Рассчитано по: Ibid. Pp. 138-140.

[99] Рассчитано по: Ibid. Vol. I-III; НАРМ. Ф. 3021. Оп. 5. Д. 906. Л. 18, 41.

[100] Cartea memoriei. Vol. I-III.

[101] См. например: История Приднестровской Молдавской Республики. В 2-х тт. Тирасполь, 2001; Б. Г. Бомешко. Экономика Приднестровья в 40-80-е годы ХХ века. // Интернет-журнал Moldova Academic Review. http://www.iatp.md/academicreview